Понимание этого придет позже, а пока он одержал крупную победу над капиталом, которая надолго осталась в памяти индусского квартала: в тот же день все дуканы закрылись в десять утра. Торговцы, один за другим, убедившись, что начальник патруля не дает остановиться ни одной машине, с грохотом опускали на окна железные жалюзи. Даже в день, когда был объявлен траур по Индире Ганди, они не прерывали торговлю…
Классовая борьба на перекрестке с закрытием дуканов не утихла. Через полчаса туда примчался усиленный наряд из комендатуры, получив телефонный сигнал о том, что начальник патруля продает боеприпасы.
— Он мне говорил: «Купи автомат! «, - не моргнув глазом, докладывал коменданту пацаненок, который еще час назад пытался купить у Найденова канистру бензина.
Комендант Кабула, подполковник Кузнецов, скептически посмотрел на испуганного таким оборотом Найденова, на закрытые окна внутри и громко, чтобы слышали обиженные торговцы, произнес, указывая строго на Найденова:
— В камеру его!
Сажать его Кузнецов не собирался. Найденов не был похож на торговца оружием, но и ссориться с целым кварталом он не собирался. С этого дня полк, в котором служил Найденов, перестали назначать в наряд на этот перекресток…
После этого случая представить Найденова в качестве антисоветчика стало просто невозможным, майора Гаврильцова просто подняли бы на смех, как случилось всего неделю назад из-за пятой роты.
… Выходя из своего подвала, Гаврильцов нос к носу столкнулся с прапорщиком Пановым, старшиной пятой роты. Он трясся от страха, беззвучно тыкая пальцем куда-то вверх. Гаврильцов поспешил наверх, на второй этаж, где размещалась вторая рота, и, увидел, как из ротной кладовой, поигрывая штык — ножами, выходят веселые командир Бабенков и замполит роты, только что выписавшиеся из госпиталя.
— Что случилось, что вы с ним сделали? — яростно закричал на них Михал — Михалыч.
— Пугнули суку, — усмехнулся замполит роты, — а что, он уже вложил?
— Следуйте за мной, — непреклонно сказал Михалыч.
Он отвел их прямо к командиру полка, туда же вызвали прапорщика Панова и начали разбираться. Разбор закончился гомерическим смехом, на этот раз над Гаврильцовым.
Панов прославился тем, что через три месяца службы в Афганистане послал в политотдел дивизии письмо удивительного содержания. Мол, через месяц службы меня, прапорщика Панова, коммунисты роты избрали своим секретарем, и ему просто стыдно руководить партийной организацией, не имея ни ордена, ни медали, потому как весь личный состав роты думает про него: «А достоин ли ты руководить парторганизацией, если тебя не наградили медалью? «Так нельзя ли его, прапорщика Панова, наградить чем-нибудь, раз уж коммунисты роты сочли его достойным должности секретаря парторганизации роты???
В политотделе были ошарашены как стилем, так и наглыми требованиями, но почуяли, что Панов — опытный склочник и шантажист, и с ним лучше не связываться. На сборах политработников замполита роты и батальона упрекнули, что не вдумчиво работают с прапорщиками и посоветовали как-то решить проблему.
— Валера, а ведь мы контуженные, — подсказал выход замполиту роты Бабенков.
— Точно, как это я забыл, — весело заржал тот.
Обоих во второй батальон перевели из дивизионной разведывательной роты на исправление за склонность повеселиться и нелояльность к старшим начальникам. У обоих за спиной были десятки боевых операций и ранения. Взяв по штык — ножу, они вломились в ротную кладовку, где как раз прапорщик Панов кормил тушенкой крошечного щенка, «кутенка» , как он его называл. «Кутеночка» же кормить надо! «— объяснил он через месяц пропажу ящика тушенки.
— Слушай, сука, мы ведь контуженные, нам все простят, — угрожающе начал замполит роты.
— Браточки, да что ж вы задумали? — заголосил, упав на колени, Панов.
— Мы решили избрать нового партийного секретаря, — голосом, не обещавшим ничего хорошего, продолжил замполит.
— А я здесь для кворума, от блока беспартийных, — политически грамотно добавил Бабенков, подбрасывая тяжелый нож на ладони.
— Все сделаю, как вы скажете!
— Забери, сука, письмо в политотделе, скажи, что пока считаешь себя недостойным медали. И попросись в другой полк, очень тебе советуем!
— Так вы же шутите! — озарило вдруг Панова, он облегченно заулыбался, но нож замполита в тоже мгновение воткнулся в дверь стенного шкафа у него над головой. А Бабенков схватил его за пуговицу на груди, притянул к себе и стал отпиливать ее вместе с тканью зазубренным ребром ножа.
— Они же контуженные!!! — с этим воплем Панов выскочил из кладовой и помчался к выходу…
После этого разбирательства командир полка похлопал по плечу Михал — Михалыча и сказал:
— Это же нормальные ребята, а вот Панов — сволочь. Ничего, они извинятся, шума поднимать не будем.
…И вот нелепость, из дивизионного медсанбата приехали врачи брать анализы всем офицерам и солдатам полка. Обычно офицеров особого отдела не беспокоили, но на этот раз полковой врач нашел Гаврильцова и сказал, что старший группы медиков приглашает его в медпункт. Гаврильцову было досадно, в этом ему чудился подкоп под авторитет органов. Но слова врача о начавшейся вспышке холеры звучали убедительно.
— Ну, подумаешь, укол, укололи — и пошел, — балагурил медик, лицо и погоны которого были скрыты белой марлевой повязкой и белым халатом.
Еще через день полковой врач сказал Михал- Михалычу, что у него нашли брюшной тиф.
— Да что вы! Я себя отлично чувствую! — раздраженно ответил Гаврильцов. Однако еще через три дня он понял, что сопротивление бесполезно. Было досадно ложиться в госпиталь, не доведя дел до логического завершения, главврач медсанбата наотрез отказал в лечении на территории дивизии.
— Идиотизм, как будто нарочно! — стонал от боли в прямой кишке майор Гаврильцов, лежа на скрипучей койке в инфекционном госпитале. Нарочно или не нарочно, вряд ли смог бы докопаться до истины и более проницательный, чем он… А пока ему оставалось одно — лежать на койке и глядеть на унылые вершины перевала Паймунар, которые изредка вспыхивали огоньками взрывов, в те дни, когда там проводили занятия по огневой подготовке подразделения воздушно-десантной дивизии. За два месяца он до малейших деталей запомнит профиль и выступы этих невысоких горок, а через несколько лет, увидев в телефильме прыткого итальянца, который, с испуганнным лицом, прячась за гусеницами, снимает ожесточенную стрельбу, он со смехом узнает дивизионное стрельбище…
… Кого не ожидал встретить в инфекционном госпитале Тарасов, так это майора Гаврильцова. И хотя тот был в спортивном костюме, многие офицеры, лежавшие на излечении, щеголяли в финских спортивных костюмах, Тарасов сразу понял — Мих-Мих охотится за ним.
— Рвать, рвать когти… — бормотал себе под нос Славик Тарасов, быстрыми шагами направляясь в дальний угол инфекционного госпиталя, где размещался морг, и где ни на день не прекращалась работа по упаковке убитых и умерших в Кабульском гарнизоне в цинковые гробы.
Он нажал кнопку дверного звонка и затаил дыхание, зная, чем пахнет на него, когда откроется дверь. Дверь открылась и, щурясь, на солнечный свет вышел высокий широкоплечий солдат, почему-то в парадной форме, в которой обычно в Союзе ходят в увольнение.
— Чего тебе? — дохнул он на Тарасова сильным перегаром.
— Не узнаешь, что ли? — обиженно спросил Тарасов.
— А, ты… Закурить есть?
— Бери всю, — Тарасов щедро протянул непочатую пачку «Моро»
— Что нужно, кореш?
— В Союз надо, срочно!
— Тебе до дембеля всего ничего осталось. Денег, что ли, не жалко?
— Обстоятельства так сложились. Валентин, не тяни! Раз говорю срочно, значит — срочно!
— Ладно, — пожал плечами Валентин. — Напомни, как твоя фамилия?
