Филипп положил трубку на стол и изумленно посмотрел на Марата.
– Что? – хитро улыбнулся тот.
– Вот стерва!.. Со мной так давно никто не обращался. Она же просто стерва!
Марьяна отпрянула от замочной скважины за несколько секунд до того, как дверь распахнулась. Когда горничная появилась на пороге, Марьяна с самым независимым видом восседала на краешке широкого мраморного подоконника, заинтересованно уткнувшись в женский журнал.
– Марьяна Игоревна, подоконник холодный, – проинформировала горничная.
Марьяна с неприязнью на нее посмотрела, но все-таки послушно пересела в пушистое белое кресло.
– Кто-то звонил?
– Никто, – сжала губы служанка.
– А мне показалось, я слышала звонок.
– Ошиблись номером.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
Марьяна вздохнула. Она прекрасно знала, что ей звонил некий Филипп Меднов – в ее спальне был параллельный телефонный аппарат, только никто об этом не знал – ни патологически ревнивый муж, ни злобная мегера-горничная, которую он специально нанял, чтобы за ней, Марьяной, следить.
Марьяне было всего двадцать два года, и она была хороша, как сама молодость. Розовое сердцевидное личико обрамляли мелкие рыжие кудряшки – и это был не результат мастерства какого-то элитного стилиста, а подарок природы. В детстве из-за этих пышных кудряшек она была похожа на девочку со старинной конфетной обертки. Ей всегда доставались роли Снегурочек и принцесс в школьных спектаклях, в нее были влюблены все поголовно одноклассники, одноклассницы азартно против нее дружили.
А спустя десять лет на эти кудряшки запал успешный бизнесмен, председатель правления одного из столичных банков Георгий Вахновский. Марьяна стала новорусской женой, и были у этого свои безусловные минусы и плюсы.
Марьянина горничная (точнее, надсмотрщица) выглядела так, что ее вполне взяли бы на главную роль в какой-нибудь садомазохистский фильм. Уж очень подошла бы такой особе кожаная плетка! У нее было узкое злое лицо, испещренное морщинами – морщинами человека, который за всю свою жизнь улыбнулся считаное количество раз. Ее губы были тонкими и жесткими. Над верхней губой проглядывались черные редкие колючки – видимо, у мадам имелись усики, которые та ленилась регулярно выщипывать. Даже имя у нее было, как у сказочной ведьмы, – Георгина. За глаза Марьяна называла ее Горгоной…
– Вы будете пить чай? – поинтересовалась горничная.
– Да нет. Лучше пробегусь по магазинам, – легкомысленно заявила она. – У Гоги скоро день рождения. Хочу подарок ему присмотреть.
– Прекрасно, – повела бровью ведьма. – Я сообщу вашему водителю, он будет готов через десять минут.
– Ах, оставьте! Я всего лишь собираюсь в ГУМ. Там меня никто не украдет. Так что кортеж сопровождающих мне ни к чему.
Марьяна отвернулась к зеркалу и принялась расчесывать массажной щеткой свои непослушные морковные кудряшки. Она прекрасно знала, что ее никуда не отпустят одну, – просто решила не упускать случая лишний раз позлить Горгону.
– Георгий Константинович этого не допустил бы. Он за вас боится. Он запретил мне выпускать вас одну.
– Ну хорошо-хорошо, – Марьяна отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. – Знаете что, я передумала. Приготовьте для меня полдник.
– Что вы желаете? – с готовностью откликнулась Горгона.
Марьяна мстительно прищурилась.
– Что желаю? Дайте подумать. Придумала! Сливочный банановый йогурт, взбитый в шейкере с корицей, размокшими финиками и ложечкой айвового варенья.
У Горгоны вытянулось лицо.
– Но это все так калорийно, – попробовала возразить она. – Вы же обычно…
– А сейчас хочу именно это! – перебила Марьяна.
Она намеренно назвала продукты, которых в холодильнике оказаться не могло. Пусть старая стерва побегает в поисках айвового варенья! Она, конечно, в итоге его найдет – она же дорогая, а значит, хорошая горничная. Только вот когда через полчасика она доставит желанный коктейль в спальню, Марьяна недоуменно вскинет бровки и с холодной улыбочкой произнесет: «Что это? Наверное, вы меня неправильно поняли. Я никогда не употребляю сливочный йогурт, только молочный! Сделайте мне просто чаю с обезжиренным молоком».
Горничная, поджав губы, чинно удалилась. Когда ее шаги затихли в коридоре, Марьяна сорвалась с кресла и бесшумно прокралась в противоположный угол комнаты. Там на одной из полок ровными рядами стояли книги. Вообще Гога читал нечасто (и в основном газеты), Марьяна – тоже. Большей частью это были «декоративные» раритетные издания, предназначенные для гордой демонстрации друзьям.
Марьяна протянула руку к книге, на потертом корешке которой золотой вязью было выведено: «Дневники Оболенского». Осторожно вытянув том, она с видимым удовольствием повертела его в руках. Погладила холеной ладошкой красивую обложку – словно это и не книжка вовсе была, а любимое домашнее животное. Правда, Марьяна Вахновская не знала, кто такой был этот Оболенский. И даже в состоянии алкогольного опьянения ей ни за что бы не пришло в голову читать его дневники.
Она аккуратно раскрыла книгу. В ней не было страниц – только аккуратно вырезанное кем-то прямоугольное отверстие. Не книга это была, а тайник. И в тайничке находилось то, за что Марьяна не пожалела бы нескольких сотен долларов. Нет, не бриллианты – лучшие друзья девушки. И даже не кокаин. Сигареты. Обычная пачка «Кэмэл лайтс».
Пока мегера занята приготовлением коктейля, Марьяна успеет покурить и проветрить комнату. Гога ей курить не разрешал – говорил, что у него якобы астма. Но сам иногда посасывал кубинские сигары, напуская на себя при этом такой важный вид, что с него вполне можно было бы рисовать карикатуру на буржуя-капиталиста для журнала «Крокодил» восьмидесятых годов.
– Поцеловать курящую женщину – все равно что вылизать пепельницу! – поучительно говорил он, и ей приходилось делать вид, что она считает это «затертое» умозаключение глубоким и остроумным.
Высунувшись почти по пояс в огромную круглую форточку, Марьяна с наслаждением затянулась. Она так любила запах сигаретного дыма, ей даже нравилось, когда им пропитывались одежда и волосы.
Внизу бурлил город – промозглый, хамский, суетливый, бесцеремонно расталкивающий локтями и матерящийся, но все равно такой заманчивый и недостижимый. Марьяна видела город исключительно сверху, из окна своей крепости-спальни, или через тонированно-бронированное стекло «Мерседеса», или мельком, из-за квадратной спины охранника.
Как много вещей она ненавидела! Ненавидела свою приторно-плюшевую спальню, все эти мохнатые кресла и розовые ковры! Ремонтом занимался Георгий (вернее, он отдавал распоряжения бригаде колдующих над их жилищем итальянских мастеров). В итоге не спальня получилась, а какой-то кукольный домик. В такой интерьер превосходно вписалась бы Барби с километровыми пластмассовыми ногами, пышными синтетическими волосами и неизменным американским смайлом вполлица. Гога и хотел, чтобы она была куклой Барби, в таком качестве он ее и покупал.
Гога… На розовом комоде стояла его фотография в меховой белой рамочке – Марьяна взяла ее в руки и горько усмехнулась. Со снимка на нее смотрел улыбающийся круглолицый толстяк с заплывшими жиром темными глазками. У него были мясистые темные губы, лоснящийся лоб в бисеринках пота и трогательно- розовая лысина, обрамленная редкими, аккуратно подстриженными черными волосами. «Хорошо еще, что на фотографии только лицо, не видно его живота!» – подумала Марьяна.
Эх, знали бы ее немногочисленные подруги – те самые, что лопаются от зависти, точно воздушные шарики на детской вечеринке, когда она покупает очередную эксклюзивную шубку, – знали бы они, какое это «удовольствие» каждый вечер ложиться в постель с подобной тушей! Как слюняво эта самая туша целуется и как мелодично она храпит, как нелепо выглядит в дорогой шелковой пижаме… Может быть,
