– Заплатили! Сто долларов. Что мне ими теперь, задницу подтереть?
– Ну зачем же так грубо. Такой красивой девушке, как ты, грубость не к лицу, – он стянул со своей руки перчатку и теплой мягкой ладонью погладил ее по щеке. – На самом деле, Эммочка, ты мне по делу нужна, не просто так.
– Догадываюсь! – буркнула она, отталкивая его руку. – Просто так я не нужна никому!
– Скажи, милая, ты хочешь ему отомстить?
Она остановилась и недоверчиво на него посмотрела.
– Что?
– Отомстить подонку, который так тебя обидел? Посадить его за решетку? Лишить всего? Хочешь или нет?
– Думаешь, это возможно, Валик? – кривовато усмехнулась Эмма. – Ты просто не понимаешь, с кем связываешься. Под него невозможно подкопать. Я ведь даже имени его настоящего не знаю.
– А я тебе говорю, что это реально, – настаивал он. – Реально, если ты мне поможешь.
– И что я должна сделать?
– Ничего особенного, – улыбнулся он. – Дать показания. Рассказать обо всем, что он заставлял тебя делать. Что пообещал тебе. И что из этого получилось.
– Кому рассказать?
– Мне! Конечно, твое признание будет записано на видеопленку.
– Вот еще! Зачем мне это надо? На одну видеопленку я уже попала… Знаешь, Валик, мне на самом деле уже все равно. Просто все равно, понимаешь? Не буду я ничего рассказывать. Извини.
– Как хочешь. Жаль, конечно. Придется мне искать другую его жертву.
– А что, и другие есть? – насторожилась Эмма. – Не одна я оказалась такой безнадежной идиоткой?
– Шутишь, надеюсь? Это же целая система. Не ты первая, не ты последняя… Просто я именно тебе помочь хотел.
– Помочь? – насмешливо протянула она. – И в чем же эта помощь выражается?
– Ты же знаешь, я в газете работаю. И мы выплачиваем гонорар тем, кто нам помогает, – соврал он. – Твое признание долларов на двести потянуло бы. Но раз ты не хочешь, никаких проблем.
– Постой! – немного оживилась Эмма. Больше всего на свете она любила деньги. – Но это немного меняет дело…
– Ну что ты! – он похлопал ее по плечу. – Не бери в голову, дорогая. Я понимаю, у тебя такой стресс… Стоит ли вспоминать об этом еще раз из-за какой-то пары сотен?
– Не такой уж это и стресс! – вырвалось у нее. – По крайней мере, не хуже, чем отдаваться кому попало за деньги. Именно этим я и занималась, пока меня не подобрал этот козел. Я-то думала сначала, что я его как платная любовница интересую.
– Значит, ты согласна? – уточнил молодой человек.
– Согласна, Валик!
Он улыбнулся и нежно сжал ее руку. А сам подумал: «Какие же все бабы дряни! Одни деньги на уме. И опять мне придется платить из своего кармана! Черт бы побрал эту корыстную шлюху!»
– Я не буду этого делать, – спокойно сказала Ева, внимательно его выслушав. – И не надо больше поднимать эту тему. Просто не буду и все.
Филипп глубоко вздохнул и приготовился потратить час, два, целую ночь на уговоры. Он почти не сомневался в том, что ему удастся ее уговорить. Все они одинаковые: сначала возмущенно фыркают, а стоит поднажать – с готовностью раздвигают ноги. К каждой девчонке есть свой ключик, и Филипп справедливо полагал, что обладает целой связкой таких ключей. Кому-то надо просто денег предложить, кого-то соблазнить славой и перспективной работой в Голливуде.
Ева сразу его обнадежила – она выслушала его осторожный длинный монолог, ни разу не перебив. Обычно девчонки начинали визжать, едва он только речь заводил о порнографической съемке. Филипп не знал, почему они это делают – в конце концов, можно было бы просто вежливо отказаться. Зачем устраивать скандал, проливать пару литров слез, разыгрывать из себя оскорбленную девственность? Может быть, так, по их мнению, должны вести себя приличные девушки?
– Детонька, а что я такого тебе предложил? – мягко улыбнулся он. – Я пока и не предлагал ничего. Я просто сказал, что ты могла бы…
– Нет. Не могла, – перебила Ева. – Я же попросила, давай больше не будем об этом.
– И все-таки я предпочел бы договорить. – В его голосе зазвенели металлические нотки.
Она становилась мягкой, когда он сердился. Ева очень тонко чувствовала его настроение. Она могла бы стать ему идеальной женой – могла бы, если бы он в принципе был в состоянии влюбиться.
– Хорошо, – как он и предполагал, покладисто согласилась она. – Хорошо, договори, если тебе так легче. – И уселась на стильную кухонную табуретку, уставившись на него своими глазами-блюдцами.
Филипп прикинул и решил: славой эту девушку вряд ли соблазнишь. Она какая-то нечестолюбивая, отчаянная. Что ей эта слава? Значит, остаются деньги, денег у нее точно нет. Она упоминала, что где-то в далеком провинциальном городишке у нее есть семья. Она вспоминала о родном доме с какой-то тоской, сетовала на то, что вряд ли когда-нибудь сможет им помочь, говорила, что она для них – отрезанный ломоть.
Да и сама Ева одевалась, как нищенка, а ведь молоденькая совсем. К тому же не уродка. И не слепая – видит, как ее более удачливые и предприимчивые сверстницы разгуливают в блестящих норковых шубках, подкрашивают губы перламутровыми французскими помадами и вертят в пальчиках с наманикюренными коготками микроскопические мобильные телефоны.
С первого взгляда кажется, что ей на все эти прелести жизни просто наплевать. Но такого просто не может быть – наверняка в глубине души она им завидует. Может быть, это не оформившаяся до конца зависть. Может быть, она и сама ее до конца не осознала. И даже если ей на моду наплевать, то никак не может быть, чтобы она не стремилась к элементарному комфорту. Через ее ботинки макароны процеживать можно – дырявые же совсем! После каждого выхода на улицу Ева долго потом сушит их на батарее… И Филипп решился.
– Знаешь, у меня много знакомых девушек, которые этим занимаются. На самом деле ничего такого в этом нет, – завел он свою привычную песню. – Порноактриса и проститутка – это совсем не одно и то же. Все эти девушки – разные. Есть среди них успешные фотомодели и просто красивые студентки, есть даже одна учительница.
– Вот как? – усмехнулась Ева. – И что же она преподает? Этику и психологию семейной жизни?
Он не улыбнулся неловкой натянутой шутке.
– Зря ты смеешься. Преподает она математику. Пойми, не любая женщина сможет этим заниматься. Мало иметь смазливую мордашку, необходимо быть личностью. Необходимо, чтобы камера тебя любила. А лишь бы кого камера не любит, поверь мне.
– Если у тебя много знакомых… девушек такого рода… – она помолчала, рассматривая собственные обкусанные ногти. – Тогда почему ты хочешь, чтобы в этом фильме непременно сыграла я?
– Потому что ты лучшая, – серьезно ответил Филипп, не чувствуя себя при этом обманщиком. – Ты могла бы заработать много денег. Очень много денег.
– Да ну? – Казалось, в ее глазах мелькнул интерес, и Филипп немного успокоился.
– Конечно, пока ты неизвестна, много никто не заплатит, – поспешил добавить он, – но ты могла бы рассчитывать… на гонорар, скажем в пятьсот долларов. Пятьсот долларов – и это всего лишь за пару съемочных дней. – Он торжествующе взглянул на нее.
Лицо Евы изменилось, и на минуту Филиппу показалось, что он победил. Так просто! Как все оказалось просто!
– Пятьсот долларов? – глухо повторила она. – За пару съемочных дней?
– Ну да, – подтвердил он, чувствуя себя полным идиотом.
Что-то было не так. Ее глаза вдруг погасли, а еще секунду назад, когда он сказал, что она лучше других актрис, в них светилась такая надежда, такое удивление, такое… почти счастье.
– Знаешь, – она отвела взгляд. – Знаешь, по-моему, нам дальше не по пути.
– Что? – не понял Филипп. – Что ты имеешь в виду?
