такой. Я спал с мужчинами еще до свадьбы с тобой. Я ничего не могу с этим поделать. Господи… Если бы ты только могла меня понять…
– Понять? – фыркнула Катя. – Что ж, попытайся объяснить. Конечно, в любом случае мы разводимся. Так что можешь особо не распинаться.
– Катя… Понимаешь, я сначала думал, что я… голубой. Это случилось, когда я еще был подростком.
– Ты влюбился в учителя математики? – съязвила она.
– Не перебивай. Нет, Катя, я влюбился в одноклассницу, как все. Но стоял у меня почему-то на мальчиков. Понимаешь? – Он явно занервничал. – Ты представь, каково мне было?! В советской школе! Что бы было, если бы кто-нибудь узнал? Так что первая любовь со всеми вытекающими у меня была с девчонкой. А потом… в армии, я попробовал… И это было, – он помолчал, – это было то, что я хотел испытать. Это было чудесно, Катя.
Слабая улыбка затеплилась на его бледном лице, он хотел было положить руку на ее плечо, но Катя испуганно отпрянула, хотя в этом жесте не было ничего сексуального – он просто искал поддержки. Еще пятнадцать минут назад она отдала бы жизнь за улыбку этого человека, а теперь ей было противно к нему прикасаться. И в то же время она не могла уйти, ей хотелось его слушать, наблюдать за ним, незнакомым, новым, словно он был склизким насекомым, за которым наблюдаешь с брезгливым интересом.
– Катя, я вернулся из армии, поступил на филфак, и все было, как прежде. Я даже женился. Ну, ты знаешь мою первую жену.
– Мне вот что интересно… Вы с ней расстались… при похожих обстоятельствах?
– Катя, нет! Я скрывал от нее и от тебя тоже скрывал. Катя… может быть, к лучшему, если мы расстанемся…
– Естественно! – фыркнула она. – Естественно, расстанемся.
– Слушай дальше. У меня всегда были любимые женщины. И любовники. Женщинам я отдавал всю душу, а мужиков, извини за выражение, просто трахал. Если бы ты знала… если бы ты знала, Катя, кого я имел!
– О, ты осмелел, я вижу, – грустно констатировала она. – Какие слова пошли – «трахал», «имел»! И кого же? – помолчав, спросила она.
– Когда я женился на тебе, ты стала часто вытаскивать меня в свет. И тогда мне стало совсем легко. В богеме много таких, как я.
– Боже! Так ты позорил меня перед моими же знакомыми. Представляю, что вы обо мне говорили! А ты не подумал, что эта история могла стать известной многим! Пострадала бы моя репутация, моя карьера!
– Что ты, об этом никто никогда не узнает. Это только миф, что гомосексуалистом быть модно. На самом деле никто не хочет быть заклейменным. Те люди такие же несчастные, как я.
– Ты еще называешь себя несчастным, – ухмыльнулась Катя, – обманывал меня, «имел» всю тусовку. И еще чем-то недоволен.
– А потом я влюбился… Это был шок. Катя, я любил и тебя тоже. Я любил вас двоих.
Ее передернуло от отвращения.
– Он совсем молод. Его зовут Иван. Я познакомился с ним случайно.
– Где? – с жадным любопытством поинтересовалась она.
– Наверное, не стоит этого говорить… Это сын нашей домработницы Галины!
Катя не знала, возмущена она или изумлена. Ей вспомнилось, как неприязненно смотрела на нее Галочка, как ревниво пыталась она подслушать Катины телефонные разговоры… При каких обстоятельствах эта ужасная женщина вообще появилась в ее доме? Ах да, ее привел Олег. Сказал, что она мать его аспиранта. Талантливого мальчика. Теперь Катя знает, в чем именно состоит его главный талант.
– Катя, что мне делать?
– Что делать… – Катя отвернулась к окну. Вот бы увидели ее сейчас журналисты и поклонники. Еще утром она смотрелась молоденькой и счастливой, сейчас же… старая мымра с серым лицом. – Что делать? Собирать вещи и уходить… Может быть, твой мальчик тебя примет. Я, – она усмехнулась, – я могу только пожелать вам успехов… В вашей половой жизни.
Так они расстались. Почему-то Кате казалось, что она видит Олега в последний раз. Она смотрела на него и старалась запомнить его именно таким – растерянным, жалким, прячущим глаза, а не счастливым и уверенным в себе, как на свадебной фотографии, что стоит на ее прикроватной тумбочке.
Однако позже он еще не раз придет в этот дом. За вещами и для того, чтобы поговорить с ней о разводе. Они решили ничего не сообщать журналистам о разводе. Ничего не сказала она и Сане. Конечно, сын все равно когда-нибудь узнает… Но для него она придумает более удобную версию. Нет, невозможно, чтобы Саня узнал правду.
Сначала Кате казалось, что она не переживет. Но время шло, она немного успокоилась. В конце концов, у нее еще была работа. Владимир Качук серьезно готовился к закрытию спектакля «Сестры» – теперь они репетировали почти каждый день. В последнем спектакле должны были появиться новые реплики, новые изюминки. К тому же Качук переделал конец. Если раньше «Сестры» смотрелись новеллой и в конце пьесы красовался большой вопросительный знак, то теперь в спектакле появилась определенность. А именно хеппи-энд, ведь его так любят зрители. В итоге билеты на последний спектакль были распроданы еще за две недели, а Катя даже нервничала во время репетиций, словно перед премьерой. Спектакль пройдет – и она останется без работы. За последний месяц ей не предложили ни одного сценария, ни одной постановки…
Она останется одна. Без мужа, без работы, без зрительского внимания. Одна. И с каким-то мазохистским удовольствием Катя ждала этого одиночества. Она почти о нем мечтала.
У Шуры Савенич началась новая жизнь. Веселая, яркая, загульная, шальная.
Она обзавелась богемной привычкой просыпаться не раньше половины первого, хотя и раньше не утруждала себя ранними вставаниями. Наскоро завтракала и принималась за работу, до вечера не отрываясь от холста. За две недели Шура написала пять картин!
А вечером за ней заезжал Егор. Они где-нибудь ужинали, потом где-нибудь танцевали, а потом – и это было самым приятным, тем, чего Шура ждала с особенным трепетом, – потом возвращались к ней в квартиру и занимались любовью до самого утра.
Егор Орлов был сумасшедшим. Самым милым сумасшедшим на свете, романтичным сумасшедшим, любимым.
Однажды он серьезно сказал Шуре:
– Нам надо поговорить.
– Что случилось? – встрепенулась она. Она так дорожила своим новым счастьем, что в самый первый момент подумала, что он собирается с ней расстаться. Но потом увидела его глаза – влюбленные, насмешливые – и расслабилась.
– Ничего. Просто я кое-что хочу тебе подарить.
– Дари, – удивилась она.
Тогда он достал из своего модного объемистого рюкзака увесистую бархатную коробку, по форме похожую на упаковку для ювелирных изделий, только во много раз больше. Коробка была перевязана нарядной золотой ленточкой. Он положил ее на стол перед Шурой.
– Вот. Пользуйся.
Она с любопытством уставилась на подарок, и ее сердце забилось сильнее. Что там? Неужели кольцо?! Господи, вот здорово было бы… Но так быстро. Почему коробка такая большая? Нетерпеливо она развязала ленточку, распахнула коробку…
Внутри лежал какой-то шерстяной комок, похожий на детскую пушистую варежку. Шура удивленно уставилась на Егора: «Что это?» – но он молча улыбался. И в этот момент варежка… зевнула, выставив на обозрение крошечный розовый рот, а потом тоненько пискнула: «Мяу!» Шура пригляделась и с удивлением обнаружила, что, во-первых, у варежки есть миниатюрные уши, маленькие лапы с розовыми подушечками, пушистый серый хвост, а во-вторых, это была вообще никакая не варежка, а крошечный котенок.
– Господи! – умилилась она. – Хорошенький-то какой! Егор… Но он же мог задохнуться!
– Не мог. Я только что его туда положил. По-моему, ему там даже нравится.
– Как его зовут?
