пять минут?
О, да он взвинчен, заметила я.
– Что-то случилось, Андрюша? У тебя проблемы?
Я наконец уселась на табуретку. Вернее, на высокий барный стульчик, жутко неудобный, зато стильный – худшее приобретение Веснина. Почему-то ему казалось, что кухня в стиле лондонского мачо (хай-тек, алюминиевые стены, высокие стулья, на которых сидишь, упираясь коленями в подбородок, как испуганный петух на жердочке) и ему придаст сексуальности. Я не спорила – у мужчин свои игрушки.
– Я очень рад, что тебя назначат редактором, – он откашлялся, – ты этого заслуживаешь.
– Спасибо… Только, может быть, ты не будешь ходить вокруг да около? Я же вижу, что ты собирался поговорить о чем-то другом.
– Ты права, – он продефилировал к холодильнику и налил себе ледяной водки. Кажется, время тянул, а может быть, и набирался храбрости, – Саня, нам было очень хорошо вместе. Ты прекрасный человек, и я тебя любил, но сейчас… Черт!
– Веснин? С тобой все в порядке? Ты что, решил меня бросить?
Почему-то я не сразу поверила в серьезность его намерений. Я подумала – скорее всего, он затеял какую-то тактическую игру. Может быть, это тест?
– Сам не знаю, как это получилось, – стовосьмидесятивосьмисантиметровый Веснин втянул голову в плечи, чтобы казаться более миниатюрным. – Я познакомился с ней на бизнес-тренинге. Полтора месяца назад. И сначала я сопротивлялся. Она мне сразу понравилась, но я был с тобой… Я не попросил ее телефона… Но потом она позвонила сама… Так вышло… Мы встретились, я подумал, что такого, если у меня ланч с коллегой… И – вот.
Под конец повествования его голос становился все более тусклым, а рассказ – все менее внятным.
– Погоди, Веснин. Не так быстро. Кого – ее? И что значит «вот»?
– Эльвиру. Она директор в PR-агентстве. Самое смешное, она бы тебе понравилась.
– Действительно очень смешно, – вставила я, – смешнее не бывает.
– Не надо издеваться, Сань… Конечно, мы с тобой долго жили вместе… Хотя полгода – это не такой уж и большой срок. Но, понимаешь, с Элей я чувствую себя… так, словно у меня крылья.
– Это гормоны, – прокомментировала я. Мне словно молотком по темечку дали, и я еще не успела прийти в себя. Надрывные рыдания, литры слез, визгливые обвинения, разбитый сервиз – все это будет позже. А пока я сидела на дурацком барном стуле и тупо смотрела на закипающий чайник.
– Саша, я уже два дня пытаюсь сказать тебе. Я женюсь.
– Что-о? – на букве «о» мой голос сорвался на меццо-сопрано.
– Я знаю, что я эгоистичный подлец. Можешь сказать мне это в лицо, и я даже не обижусь. Но я не стану рвать свой счастливый билетик. Я сделал Эльвире предложение, и она согласилась.
Я не буду рассказывать о том, как я заплакала. Как он меня утешал, как пытался напоить травяным чаем. Не буду рассказывать о том, как я носилась по его модно оформленной квартире, собирая вещи в объемистую сумку, а он ходил за мной по пятам и напоминал, чтобы я не забыла разные мелочи. «Саша, в ванной остались твои чулки, – говорил он. – Саня, не забудь свои журналы. Ты будешь забирать ароматические свечки?»
Я не буду об этом рассказывать, потому что это было так унизительно.
Все закончилось тем, что через несколько часов я оказалась на улице – зареванная, со спортивной сумкой, набитой барахлом. Мне не хотелось возвращаться в родительскую квартиру. Я знала, что мама, поджав губы, скажет: я так и знала, это все потому, что ты не умеешь готовить. Я была слишком слаба для того, чтобы привести контраргумент.
К счастью, у меня были ключи от квартиры моего знакомого, телеоператора Мишани. Мишаня всегда оставлял мне ключ, когда уезжал в командировки, а случалось это довольно часто. «Я тебе доверяю, Саня! – говорил он. – Если оставлю ключ друзьям, они начнут водить ко мне сомнительных девок. Если оставлю подругам, они начнут рыться в моих шкафах в поисках чужих фотографий и трусиков. Ведь со всеми своими подругами я уже спал. А с тобой пока нет. Поэтому я тебе и доверяю».
Мишаня должен был вернуться через неделю.
В его халупу в Северном Бутове я и отправилась зализывать раны.
Самое смешное – я ведь могла и раньше об этом догадаться. В последнее время мы с Весниным ссорились чаще обычного, причем домашние вулканы просыпались даже из-за самых незначительных поводов.
Я задержалась на работе – а Веснин раскричался, что нормальная женщина должна сидеть дома и ухаживать за мужем-добытчиком. Хотя на самом деле он никогда не имел ничего против моей карьеры. А я, в свою очередь, с удовольствием осела бы дома – стоило ему только на это намекнуть. Но нет, вместо того чтобы спокойно все обсудить, он носился по квартире, энергичный и шумный, точно японский моющий пылесос. Все кончилось тем, что я уехала ночевать к своей лучшей подруге Лерке. Правда, на следующее утро мы помирились, и Веснин даже одарил меня помпезным букетом роз в шуршащей золотой бумаге. Это был первый звоночек, но я была то ли слишком глуха, то ли слишком глупа, чтобы его распознать.
Или вот еще был случай: я купила в уличной палатке курицу-гриль. А его почему-то мой поступок возмутил до глубины души, хотя раньше мы частенько баловались жирненькими румяными цыплятами. Веснин орал, что я хочу его отравить, что он всегда терпеть не мог полуфабрикаты. Теперь-то я понимаю, что он специально провоцировал меня на скандал. Ему хотелось, чтобы я не выдержала и ушла из его жизни, наскоро побросав вещи в объемистую спортивную сумку (что и произошло немногим позже, правда, при несколько других обстоятельствах).
Веснин предпочел бы быть не бросившим, а брошенным.
У брошенного любовника есть преимущество – он может, придав своей физиономии скорбное выражение, рассуждать о жестокости мироустройства.
В то время как бросивший любовник вынужден жить под перекрестным огнем осуждения родственников и коллег. Больше всего на свете мой Веснин (то есть уже не мой, простите) ненавидел оправдываться. О, он был бы счастлив, если бы в один прекрасный день я заявила, что ухожу.
Но я терпела. Мне было нелегко, но я верила, что наши отношения можно вернуть в привычное русло. Я уговаривала себя, что это просто кризис.
А это, оказывается, был конец.
А моя лучшая подруга Лера меня об этом сто раз предупреждала. Почему-то мой Андрюша Веснин с самого начала ей не понравился.
– Он тебе совсем не подходит, – сказала она в тот вечер, когда я их познакомила, – посмотри на него, это же самовлюбленный эгоист. А тебе, Кашеварова, нужен романтик.
– Мне нужен он, – жестко сказала я тогда. – И давай оставим эту тему.
Лера, вздохнув, пожала худенькими плечами.
И вот теперь выяснилось, что она права.
Права!
Прошло всего полгода, а мой «самовлюбленный эгоист» умудрился влюбиться в бизнесвумен с отбеленными зубами. Я же…
Я же осталась одна.
И вот я в Северном Бутове, в халупе, принадлежащей моему приятелю- холостяку, который скоро вернется из командировки и предъявит законные права на холостяцкую территорию.
Это были самые отвратительные двадцать четыре часа за все мое существование. Я словно дополнительную жизнь прожила – и была та жизнь бурной и горькой, как мелодрамная киноэпопея на быстрой перемотке. Вот что я успела сделать.
1. Купить в супермаркете трехлитровую бутыль сухого вина и под сентиментальные напевы Мэрайи Кэри напиться до состояния «Э-эх, прокачу!».
2. Садовыми ножницами коротко обрезать свои каштановые, вполне сносные кудри, ужаснуться по этому поводу, горько всплакнуть, стоя перед зеркалом.
3. Сбегать в ближайшую парикмахерскую и своим внешним видом довести до полуобморока местный персонал, дыхнуть винными парами на вежливую стилистку и настойчиво требовать модную стрижку в
