– Брат Михал, подержи-ка его за плечи!.. Так, а теперь потяните кто-нибудь за ногу, у него еще и вывих к тому же… Ага, здравствуй, брат Тидеман! Как доехал? Ну, и хвала господу, но больше без провожатых я тебя не отпущу! Вот видишь, человек пострадал неповинно… А вас, пан Людек, попрошу еще немного потерпеть…
– Ой, ой, легче, пан доктор! – простонал раненый.
– Всё, всё уже… Вывих крайне болезнен, но не опасен. А рану вашу мы в Лидзбарке залечим! – со вздохом облегчения произнес врач. – Хорошо, что не затронута кость, в таком возрасте кости плохо срастаются… – И подал знак слуге, чтобы тот посветил ему фонарем. – Но-но, спокойнее: я только промою рану… Ну что, полегче вам?
При свете фонаря Каспер разглядел лицо врача: широкоскулое, смуглое, с густыми черными бровями над резко очерченным длинным носом, нежный детский рот и чуть приподнятые к вискам, ярко сверкающие незабываемые глаза. Что-то дрогнуло в груди у юноши, точно на сердце его легла теплая дружеская ладонь. «Он! Он!» – И Каспер нисколько не удивился, услышав ответ пана Людека:
– Ну и легкая же у вас рука, пане Коперник! Боль как колдовством каким сняло!
Откинув со лба мокрые от снега кудри, Коперник зашагал к обитой медью двери замка, а Каспер – за ним на некотором расстоянии. На таком же почтительном расстоянии молодой человек проследовал за каноником по темному коридору замка и вдруг с отчаянием понял, что без посторонней помощи ему не найти комнаты, в которой они с паном Конопкой расположились. Разве что он распознает ее по богатырскому храпу бравого боцмана!
Но вот за поворотом коридора мелькнул свет, круглое пятно затанцевало по потолку, скользнуло по стене и осветило маленькую сухую руку человека, державшего фонарь.
– Брат Тидеман! – обрадовался Коперник. – Как хорошо, что ты еще не лег! Мне нужно сегодня же поговорить с тобой! Вернулся ли брат Барковский из Генуи? Какие вести? Повторяю: больше без провожатых я никуда тебя не отпущу! Они, конечно, решили, что пан Людек везет мне письмо из Италии…
Каспер стоял, прислонившись к стене. Он не знал, что ему делать. Свернуть назад? Но – холера тяжкая! – куда же она делась, эта клятая дверь его комнаты?! Попросить помощи у доброго отца Гизе? А не рассердится ли каноник Коперник, что посторонний человек стал свидетелем их беседы? Однако как бы то ни было, он, Каспер, не имеет права присутствовать здесь незамеченным.
– Отец Тидеман! – окликнул он каноника и сам удивился, как глухо отдался его голос под низкими сводами.
– Кто это? – спросил Коперник встревожено. Каспер заметил, что рука его скользнула за полу рясы. – Как вы сюда попали?
Отец Гизе, отведя Коперника в сторону, очень долго и увлеченно убеждал его в чем-то, после чего хозяин, поздоровавшись с юношей, сказал:
– Не удивляйтесь моему суровому окрику: этот замок, резиденция его святейшества епископа вармийского, с некоторых пор стал пристанищем разных и не всегда приятных для нас гостей… Видали вы бедного пана Людека? А ведь он был ранен подле самого Лидзбарка! Простите, что я встретил вас, может быть, сдержаннее, чем положено хозяину, но верьте мне, я рад буду принять сына капитана Берната… Помимо того, что слово отца Тидемана является для меня достаточной порукой, я и пана Якуба помню отлично. И с вами, юноша, мы, даст господь, проведем немало вечеров, наблюдая звезды и рассуждая о земных делах… Однако что же это я! Уже поздно, вам необходимо отдохнуть с дороги. К тебе, брат Тидеман, я не буду столь милосерден, – со смехом повернулся он к канонику Гизе, – только доведем бедного мальчика до его комнаты, он просто валится с ног от усталости…
Как ни утомлен был Каспер, однако, попав в свою комнату, он и не подумал ложиться. Не затушив фонаря, переданного ему отцом Гизе, он вытащил из своего сундучка дорожную чернильницу и перо. В своем дневнике, который он вел уже около года, юноша записал: «В лето господние 1511, месяц януарий, третья пятница от святого крещения господня…» – и задумался, прикрыв глаза рукой. Мыслей бродило в голове так много, что их трудно было изложить на бумаге… Кроме того… Каспер с опаской оглянулся на спящего Вуйка.
Бравый боцман может с грехом пополам объясняться чуть ли не на всех языках мира. Но особенно пан Конопка гордится своим умением читать и писать по-польски. Полагая, что у Каспера не должно быть от него тайн, он, пожалуй, не прочь заглянуть и в записи юноши.
Латынь? О нет, латынь надоела еще в академии! Немецкий? Но ведь Вуек, как и Каспер и большинство жителей Гданьска, отлично знает немецкий…
И уже в который раз Каспер поблагодарил в душе покойного отца за то, что тот обучил его когда-то итальянскому языку. А достаточно ли он его помнит?
С трудом подыскивая нужные слова, юноша вывел по-итальянски: «Да будет благословенно имя господние: сегодня я сделал знакомство с одним из величайших умов Польши».
Подумав, он зачеркнул слово «Польши» и написал «Европы».
Глаза Каспера горели. Сердце билось неистово.
«Почему я так уверенно это написал? – тут же спросил юноша самого себя. – Что я знаю о Копернике, о его трудах, если не считать разноречивых и неясных, доходящих до меня со всех сторон слухов? Поверил ли я добрейшему отцу Гизе или собственному сердцу? И не чрезмерно ли поспешно я делаю выводы?»
Много лет спустя, перечитывая эту юношескую запись в дневнике, Каспер понял, что он отнюдь не был ошибочен в своих выводах. И даже больше: зачеркнув слово «Польши», ему надлежало вместо него написать не «Европы», а «мира».
Глава пятая
СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ
Раннее утро только еще заглядывало в слюдяные окна, а Каспер уже сидел за столом. Обхватив голову руками и, по старой студенческой привычке, раскачиваясь из стороны в сторону, он, склонившись над рукописью, бормотал:
– «Аксиома[21] первая: нет единого центра для всех небесных
