– Мы знаем, что Каспера Берната продал в рабство неверным матрос Паоло Ротта. Так ли я говорю? – обратился он к толпе.
И десятки голосов откликнулись:
– Так!
– Теперь тебе слово, Эрик, – повернулся Франческо к седобородому норвежцу.
– Предательством своим он осквернил корабль и оскорбил море, пускай же море его поглотит! – произнес тот.
– Говори ты, Санчо, – распорядился снова Франческо.
Высокий тощий барселонец в негодовании вознес руки к небу.
– Собака, предатель, ему нет места рядом с нами! Ему нет места на земле! – прохрипел он.
Якуб Конопка оглянулся. Со всех сторон на падубу сходились матросы. В середине образовавшегося полукруга стояли судьи Франческо, Санчо, Эрик. К ним подтащили позеленевшего от страха Ротту.
– Пустите меня, – бормотал он. – Вам-то я ничего дурного не сделал. Пустите меня! Пожалейте мою сестру, ей не пережить двойного горя… Неужели же из-за этого проклятого поляка…
Марио Скампиони, шагнув вперед, размахнулся. В воздухе точно кто щелкнул бичом. От пощечины Ротта еле устоял на ногах. Щека его побагровела.
– Отойди, Марио, – сказал Франческо сурово. – У нас не расправа, а суд! Мы, матросы каравеллы «Санта Лючия», присудили этого человека к смерти за то, что он продал в рабство нашего товарища и друга матроса Каспера Берната. Я спрашиваю вас, какой смертью он должен умереть?
– Топором его! – крикнул кто-то. – Что долго время терять! Или вздернуть на мачте…
– Мешок ему на голову да пару ядер к ногам! – посоветовал другой.
– И прочитать отходную? Так? – спросил Франческо. – Эрик, объяви наше решение!
– Мешок ему на голову, пара ядер к ногам, прочитать отходную и предать морю! – громко произнес Эрик. – Только ядер у нас нету.
– Заковать его в цепи – и за борт! – прохрипел Санчо. – Если только море не выкинет его обратно.
– Боцман, что же ты? Веди корабль – это твое дело. А суд и казнь – это наше дело. Ты чужой здесь, не надо тебе вмешиваться, – с какой-то несвойственной ему мягкостью сказал Франческо. – А вам что, отец Лука? – повернулся он к испуганному священнику. – Отойдите в сторону и читайте молитву, если вы считаете его христианином…
Короткая схватка, и Ротта лежал уже закованный в кандалы.
«Все наверх!» – просвистел боцман через силу. Говорить он не мог. По лицу его не переставая катились слезы. «Касю, мальчик мой, – бормотал он про себя. – Ох, чуяло мое сердце… А я тебя не уберег…»
Но, пересилив себя, Якуб Конопка отер слезы и выпрямился.
– Ставь паруса! – отдал он приказ. Голос его, как и прежде, раскатился по всему кораблю. – Отдать швартовы! Поднять якоря!
Загремели якорные цепи. Со скрипом, медленно поднимались и наполнялись ветром паруса. Еще несколько минут – и «Санта Лючия» легко и плавно отвалила от стамбульского берега и понеслась, гонимая попутным ветром, на северо-запад.
Якуб Конопка стоял на капитанском мостике суровый и сосредоточенный.
Потом он подозвал Санчо, передал ему штурвал, а сам спустился к себе в каюту. Через минуту он снова появился на мостике, сжимая в руках пакет с заветным письмом. Заплаканное лицо его выражало непреклонную решимость.
– Клянусь тебе, мой мальчик, – произнес он тихо, – что бумагу эту, как ты велел, я доставлю в первую очередь. А потом, вернувшись из Вармии, я разыщу тебя и выручу из беды… Сам продамся в рабство, а тебя выкуплю!
«Лючия», разрезая волны и легко покачиваясь, уходила все дальше и дальше от Турции. Наконец берега за ее кормой слились с горизонтом.
– Пора! – сказал Франческо Эрику. – Карло, Лоренцо, – обратился он к стоявшим поблизости матросам, – приведите его!
Команда торопливо собиралась у грот-мачты.
Подвели Ротту. Он шагал с землисто-серым лицом, уставясь вперед остекленевшими глазами.
Франческо подошел к нему с флягой и стаканом.
– Пей, – сказал он, наливая ему вина. – Пей последнюю!
Боцман махнул рукой и отошёл к рубке. На каравелле стало очень тихо, тишину нарушали только мощные удары волн о борт.
Якуб Конопка услышал за своей спиной какую-то возню, а затем дрожащий старческий голос отца Луки начал читать «Pater Noster».[43]
Что-то тяжелое с громким всплеском упало в воду.
Якуб Конопка снял шапку и перекрестился.
Глава двенадцатая
