Из донесения резидента ФАЭТ в Джамалтаре директору Федерального Агентства Эффективных Технологий.
Гриф секретности: 0000
«…Выполняя Вашу директиву, моей группой предотвращена расправа боевиков движения «Лиловые чалмы» над бывшим диктатором Джамалтара Басмангалеем. После проведения акции двое членов группы, спецагент Скиф и спецагент Дантист, не вышли на связь. Их поиски взял на себя ин-спектор ФАЭТ Чудак»
Из донесения инспектора ФАЭТ директору Федерального Агентства Эффективных Техноло-гий.
Гриф секретности: 0000
«Тела спецагентов Скифа и Дантиста мною обнаружены в числе погибших боевиков движения «Лиловые чалмы» и опознаны. В связи со сложной политической ситуацией в Джамалтаре транспортировать груз 200 в Рос-сию не представляется возможным. Я принял решение кремировать тела на месте»
- В Джамалтаре, конечно, было весело, - сказал Зинка. – Но и новое задание, уверяю, будет нескучным. Слушай инструктаж…
Зинка объяснял Дантисту, что тому надлежит сделать. Дантист молча кивал головой, запоминая сказанное, и параллельно планировал свои действия. Новое имя, новая легенда, новая жизнь. Старую жизнь закончить легко: ни определенного места жительства, ни постоянной работы, ни каких либо связей и привязанностей – одно слово – бомж. Единственное что его отличало от представителя этой социальной группы – постоянный доход в виде ренты от ценных бумаг, оставленных ему в наследство «австралийской тетушкой».
Новое имя ему понравилось: Александр Тихофф (именно так с двумя «Ф» в конце фамилии), магистр медицины из Дюссельдорфа. На фотографии он был в белом кожаном пиджаке, черной рубахе в мелкий белый горошек, шейный темно-малиновый платок придавал его облику некую пижонистость – Дантист уже не помнил когда он фотографировался в таком клоунском на-ряде. Это был не его стиль, его любимый цвет – черный. И кожа, обязательно кожа, но черная. Черный кожаный пиджак, черные кожаные брюки и черная водолазка. При его высокой худощавой фигуре это выглядело эффектно; глист в корсете, шутя, называли его коллеги. Однако в его картотеке было полно всяких разных фотографий…
Зинка высадил его в центре города, возле входа в метро. Прежде, чем спуститься под землю, Дантист закурил и поглазел по сторонам. Город жил своей обычной жизнью, суетливой и непонятной. Мимо пробегали беспечные и озабоченные, веселые и грустные, окрыленные удачей и сломленные невзгодами, молодые и старые мужчины и женщины. Все они останутся до самой смерти теми, кем родились, а он, Дантист сейчас докурит сигарету и спустится в метро, а выйдет из него другим человеком, человеком с новым прошлым и неясным будущим.
Рядом с Дантистом стоял уличный музыкант и играл на саксофоне, играл плохо и нудно. Дантист дослушал этюд до конца, достал из бумажника пяти-долларовую купюру и отдал ее музыканту, сказав при этом:
- В ми-бемоле фальшивишь. - Щелчком отправил окурок в урну и, спустившись вниз на несколько ступенек, обернулся и добавил: - Да и в фа- диезе тоже.
Глава 3. Зинка
Высадив Дантиста, Зинка сразу поехал в аэропорт. В Москве его ждал Чудак и огромная куча нерешенных вопросов. Еще даже не до конца была проработана его личная легенда. Вояж по городам, где проводили «отпуск» его боевые друзья, а теперь еще и подчиненные, оторвал Зиновия от московских дел на целую неделю. Нужно было не просто встретиться с каждым из них, но еще и проверить на предмет возможной перевербовки. Зинка верил Скифу и Дантисту, как самому себе, но инструкция гласила, что, если агент находится без наблюдения более двух месяцев, он подлежит всесторонней проверке, и далее по тексту… А ведь ребята провели вне конторы не более двух месяцев, а более двух лет.
Еще не поднявшись в самолет, Зинка по номеру места, написанного на авиабилете шариковой ручкой, понял, что сидеть придется в хвосте. Как выяснилось, это было не так уж и плохо. Прямо перед ним расположилась супружеская чета – задумчивого и угнетенного вида мужчина, молодая худосочная женщина, впрочем, довольно миловидная, но не настолько, чтобы ее глаза не выражали ничего, кроме презрения и огромной претензии ко всем окружающим ее мужчинам и ребенок лет шести с хитрыми маленькими глазка-ми. Этот ребенок оказался отвязным до безобразия, как сказал бы Дантист: бесбашенным. Сразу после посадки он стал канючить, что очень хочет пить и писать. Родители на его просьбы отреагировали странно: мужчина закрыл печальные глаза и сделал вид, что спит, женщина достала книжку в мягкой обложке и погрузилась в чтение, совершенно не реагируя на вопли сына. Малец поныл немного и стал вертеться в кресле, то, забираясь на него с ногами, то, спрыгивая вниз, то, болтая ногами и пиная впереди стоящее кресло. Зинка порадовался, что не ему досталось место впереди малолетнего хулигана и что позади него тоже никто не сидит. Он откинул спинку кресла, насколько ему это позволила задняя переборка, и постарался уснуть. Уснул Зинка моментально, как пресловутый Штирлиц.
Зинке снился сон из детства.
Зимний лес был безмолвным и черно-белым. Черные, сырые и тяжелые, стволы сосен, черные родимые пятна берез, все остальное – белое. И, вдруг, в это двуцветное царство сна ворвалось что-то яркое и стремительное. Белка! Пробежав по сугробу (ее невесомое тельце не проваливалось в рыхлый снег), рыжая зверушка проворно вскарабкалась по стволу сосны и устроилась на ветке. В ее лапках появилась, неизвестно откуда взявшаяся, сосновая шишка. Она грызла шишку и косила взгляд на Зинку. Белки в Зинкином детстве были совершенно ручными и не боялись человека. Часто они вели себя даже нагло – забирались на плечо и, жалобно глядя в глаза, попрошайничали. Причем, что попало, они не ели – только орехи, семечки и сухарики. Зинкина белка попрошайкой не была, она сама нашла съедобную шишку (не все шишки съедобны) и теперь последовательно и деловито с ней расправлялась. Зинка подошел поближе. Белка перестала жевать, внимательно посмотрела на приближающегося человека и, размахнувшись, зафинтилила шишку Зинке прямо в лоб.
Зинка открыл глаза. У его ног лежала, отлетевшая от его лба, конфета чупа-чупс, а поверх спинки кресла на него смотрели, такие же круглые, как у приснившейся белки, но, в отличие от нее, хитрые глаза бесбашенного пацана.
- Ну, и что будем делать? – строго спросил Зинка.
- Дядь, отдай конфетку! – Похоже, что совесть ребенка не терзала.
Зинка поднял с пола конфету, подул на нее, аккуратно и не торопясь, снял фантик и засунул конфету себе в рот. Маленькие глаза пацана еще больше округлились от удивления, он сполз на свое сидение, но через секунду его голова выглянула сбоку. Глаза его по-прежнему были круглые – он не пони-мал, что происходит. Но реветь он не стал. На некоторое время мальчуган за-тих, видимо мучительно пытался осознать всю полноту постигшего его не-счастья. А Зинка, посасывая чупа-чупс, уже не пытался заснуть, возможно, пацан придумает что-нибудь более радикальное, чем метание конфет.
У Зинки, как и у большинства его коллег, не было ни жены, ни детей. Каким бы он воспитал своего сына, если бы он у него был, Зинка не знал, но, во всяком случае, бросаться чупа-чупсами в головы людям он бы ему запретил.
Зинкин отец был кадровым военным, танкистом, мать – хирургом в военном госпитале. Старший брат Зиновия, Иван тоже был военным и тоже танкистом. Он погиб в Чечне в двадцать три года. Такие слова, как честь, долг, родина не были для Зинки просто словами, они звучали так же свято, как слово мама. Иной профессии, нежели профессия военного, для Зинки не существовало.
Разведчиком он решил стать еще в четвертом классе, сразу после того, как впервые посмотрел
