уже увидел на парте вырезанное перочинным ножиком слово «Шаухал» и говорит про себя: «Хорошо этому Шаухалу — он на воле».
Судьба арестованных не даёт покоя Шаухалу. Даже о ране забыл. И всё возмущается: как могут фашисты так издеваться над людьми? Как можно школу, построенную для ребят села Керме?н, превратить в страшную тюрьму? Неужто отныне уже никогда не удастся даже заглянуть в школьные окна?
Мать плачет, а Рацца с негодованием всё рассказывает о бесчинствах фашистов.
— Сын Кубади? Кубайтиева с немцами якшается… — сообщает она.
Шаухал вспомнил, что однажды учитель Темир водил их на экскурсию к развалинам поместья Кубайтиевых. Когда-то они были большими богачами. Им принадлежали огромные стада овец и много земли. Их называли князьями.
Советская власть отобрала эти богатства. А княжеские хоромы разрушил народ.
Вспомнил Шаухал и такой случай. Однажды они с Габулой лазили по развалинам дома Кубайтиевых. И случайно в фундаменте нашли горшок с монетами. Потом на нихасе[2] старики с интересом рассматривали эти монеты и рассказывали много историй о Кубайтиевых и о других князьях.
А сейчас отпрыск этих самых Кубайтиевых, который много лет назад сбежал за границу, вернулся в Осетию, чтобы, как он сам сказал, «отомстить за обиды предков и вернуть старые обычаи». Всем ясно, что это значит. Возьмёт он теперь за горло жителей Кермен-Синдзикау и Кора-Урсдона.
— Разве ты не видел, Шаухал, чернобородого человека в форме полицая? Это и есть Махама?т Кубайтиев, сын Кубади.
Тётя рассказывает, что у этого самого Махамата есть списки коммунистов и комсомольцев. Ожидается над ними расправа. Только не сразу их поймаешь. Они же скрываются.
— А откуда эти списки у него? — спросила мать.
— Мне даже не верится, — тихо ответила тётя, — по женщины с нашей улицы рассказывали, что всех выдал Хаммирза?. Кто бы мог подумать, а? Считали его хорошим парнем… Говорят, в первый день после прихода немцев его задержали патрули на улице. Они думали, что Хаммирза — партизан, и хотели его убить. А Хаммирза начал кричать: «Партизан капут! Партизан капут!» Мол, сам хочу убивать партизан. Ну, вот… так и подружился с фашистами. Теперь его старостой назначили. Разъезжает на коне с немецким автоматом. Сейчас ищет случая расправиться с учителем Темиром.
Сварилась похлёбка, изжарились чуреки.
Ели молча. Каждый думал о большом горе, которое обрушила на людей война. Думал об этом и Шаухал. Но думал он ещё и о том, что вечно так продолжаться не может, что совсем рядом, за рекой, в лесу, находятся наши люди, партизаны. Они наверняка придут и отомстят за всё. Они накажут предателей Кубайтиевых и Хаммирзу, и распахнутся ещё для ребят двери школы…
Лёд на окнах совсем растаял. С подоконников капала вода.
Когда тётя Рацца уходила, она сказала матери:
— Дзыцца, не пускай Шаухала понапрасну на улицу. Сейчас времена плохие. Мы все на волоске от смерти…
3
Ночью внезапно затрещали автоматы. Шаухалу казалось, что стреляют где-то недалеко.
Но пальба прекратилась так же внезапно, как и началась. И уже до рассвета было тихо.
Мать и Шаухал не спали. На сердце у обоих было тревожно. Что могла означать эта перестрелка?
«Хорошо бы пройти по улице и узнать, что случилось, — думал Шаухал. — Ведь на самом же деле кто-то стрелял рядом! Но кто? Немцы? Может быть, пленных вели мимо дома? Нет. Шоссе от дома далеко. А может быть, это просто так показалось, что стреляют близко? А на самом деле стреляли где-нибудь на краю села. Ночью тихо, и звуки слышнее…»
С рассветом стало спокойнее на душе. Скоро опять придёт тётя Рацца. Шаухал уже не думал о ночной суматохе. Мать задремала, и он тихо вышел из комнаты и вскарабкался на сеновал, чтобы положить сухого сена в арчиты. Шаухал уже начал снимать их с ног, как вдруг увидел в тёмном углу человека.
В глазах у Шаухала потемнело. Он не мог шелохнуться от испуга. Не мигая, глядел на небритого мужчину, а тот тоже не сводил с него глаз. Около незнакомца — автомат и полевая сумка.
— Шау!..
Он говорит по-осетински, и ему известно имя Шаухала! Кто же это? В темноте трудно разглядеть лицо.
— Не бойся, Шау! Я — Алы?кка…
Худое, бледное лицо человека обросло чёрной бородой. Глаза светились. Губы вот-вот расширятся в улыбке.
— Шау! Не бойся же. Я — Алыкка. Как здоровье Дзыцца? Ей лучше?
«Ах, вот это кто! — наконец-то понял Шаухал, приходя в себя. — Оказывается, это наш Алыкка, с того берега реки!»
Алыкка ушёл в лес перед приходом немцев. Уходил вместе с Хаммирзой. Но Хаммирза на следующий же день продался немцам. А Алыкка до сих пор не появлялся в селе.
— Вы тоже вернулись? — выпалил Шаухал.
— Да… Только потише говори. Кругом немцы.
Шаухал подполз к Алыкке и сел рядом с ним.
— Слушай, мальчик, что я тебе скажу. Хаммирза — предатель. Мы, партизаны, знаем об этом. Ему ни слова обо мне, слышишь?
Много доброго знал об Алыкке Шаухал. Когда отец ушёл на войну, Алыкка привёз им целую арбу дров. Часто к ним заходил, спрашивал: «Ну, как живёте? Держитесь! Всё будет хорошо — не пропадём!»
Шаухал помнит, как Алыкка и другие парни на большой поляне за селом «ходили в атаку». Они были призывниками. Их готовили на фронт. Чего только не было: и стрельба из винтовки, и бег, и прыжки! Часто ползали по-пластунски. Старт находился около святилища Хур-Хо?ра, а финиш — у святого дерева Алха?ста. Алыкка был лучшим бегуном. А кто мог победить этого здоровяка в прыжках? Разгонится, а потом птицей взлетает над настилом, падает и вязнет в опилках. Люди удивлялись.
Алыкка тоже был Царгусов, как и Шаухал. И Шаухал гордился этим. Он восхищённо говорил своему товарищу Габуле: «Вот это джигит, а?!»
И вот сейчас взрослый, здоровый парень и худенький подросток сидят рядом и смотрят друг на друга. Ночь тихая, шуршит сено.
— Ты слышал ночью выстрелы? — продолжал шёпотом Алыкка. — Мы шли двумя группами… Одна — по крайней улице. Другая — здесь, я шёл со второй. На крайней улице начали стрелять, немцы подняли тревогу. Хорошо ещё, что они стреляли беспорядочно, наугад. Нас они не заметили. Но через село стало уже невозможно пробраться, и я с товарищами перешёл реку, указал им, как через Карага?ц уйти в лес. Думаю, они спаслись. А сам — обратно сюда.
— А почему в лес не ушёл?
— Нельзя, Шау. Дело есть. Видишь это? — Алыкка показал на автомат. — Я знал, что у вас в доме никого нет. Помнишь, когда моя арба не могла заехать в ваш двор и мы с тобой прямо из переулка таскали дрова до сарая? Значит, и немцам ваш дом неудобен…
Алыкка говорил с Шаухалом как с равным. Шаухал рассказал ему все новости, всё, что слышал от тёти Рацца.
— Ну, а учитель Темир что поделывает?
