– Здорово, пан сотник! Мы готовы!
Разведка обошла городок кругом перед заходом солнца, ничего подозрительного не обнаружила и вернулась в отряд, который расположился в семи верстах от местечка в глубоком овраге, заросшем дубами и соснами, источавшими смолистый запах хвои.
Без костров и курева казаки устроились на ночлег с усиленной охраной.
Поднялись затемно, за два часа до рассвета. Отряд быстрым аллюром направился к городку. Шагах в трехстах полторы сотни спешились и тихо подошли к стене. Она во многих местах была обрушена, и перелезть ее не составило труда. Сорок конных казаков тихо ожидали в ста шагах от ворот, когда их откроют.
Сонный городок оглашался редкими криками сторожей, бивших в колотушки. К воротам подошли без препятствий, если не считать усилившегося лая собак.
Стража дремала в сторожке. Ее быстренько связали, заткнули рты, открыли ворота. Конные казаки тихо въехали в город с табуном коней, их быстро разобрали, и в серевшем предрассветном воздухе прокатились боевой вой и свист. Стук копыт гулко раздавался по мостовым улиц.
Как это бывало и в других городках, жители выскакивали из домов и в ужасе взирали на круговерть казачьих лошадей, которых горячили нарочно. Страшные конники стреляли в воздух и вопили истошными голосами, запугивая несчастных жителей.
Выкуп получили хороший, никого не тронули и опять отбыли с нагруженными фурами подальше от этого места.
Два дня спустя отряд отдыхал в двадцати верстах от ограбленного городка.
Осень уже расцвечивала перелески в яркие цвета, воздух посвежел. Ночами было прохладно, но казаки, обзаведясь одеялами, горя не знали. Утром десяток Луки был отряжен охранять обоз. Это было ему приятно. Он с удовольствием болтал с товарищами, особенно с Макеем. Тот был благодушен, лишь иногда тоскливо вспоминал Украину и с мечтательными нотками в голосе представлял себе возвращение домой.
– Только б не растерять добытого, Лука, – вздыхал он. – С такими деньгами, как у нас, можно будет зажить на старости лет припеваючи! Эх! Скорее бы!
– Ты прав, дядько Макей, – соглашался Лука мечтательно. – Надоело бегать в чужой земле. Я уже подкопил порядочно талеров, можно и делом заняться. В Мироновке отстрою хату, прикуплю землицы, скота и буду хозяиновать! Сам себе пан! Хорошо, правда, дядько Макей?
– Ой правда, сынок! И я бы рядком с тобой. Хорошо!
Как-то получилось, что отряд ушел на целую версту вперед. Обоз оказался позади, когда казаки услышали выстрелы, доносившиеся со стороны отряда.
– Неужто наскочили на француза? – вскричал Лука. – Поскачу вперед поглядеть, а вы тут притормозите малость и приготовьтесь.
Лука пришпорил кобылу, та быстро вынесла его на пригорок. И Лука в ужасе углядел, как несколько сотен французской кавалерии атакуют казаков. Одна из сотен отделилась от полка и направилась рысью в сторону обоза.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что казаки попали в ловушку и теперь отбиваются в окружении по меньшей мере четырех сотен, а еще дальше виднелись ряды пехоты и обоза неприятеля.
Лука похолодел. Конец был неминуем. Еще несколько мгновений он раздумывал, что делать, но потом развернул Нэньку к обозу. Его заметили, французы пришпорили коней и понеслись следом, стреляя на ходу из кавалерийских мушкетов.
Вдруг Нэнька споткнулась, ее повело в сторону, и она завалилась на бок, с тоскливым храпом забив ногами.
Лука едва успел отскочить, но нога запуталась в стремени. Когда он высвободился, французы уже показались на дороге.
Юноша затравленно озирался, вытащил пистолеты, попробовал юркнуть в кусты. Всадники с саблями окружили Луку и, гогоча, отобрали оружие.
Его толкали в спину, смеялись. Лука посмотрел на Нэньку. Из брюха кобылы сочилась кровь, она жалобно утробно ржала, смотрела на Луку, а у того слезы навернулись на глаза. Он бросился к лошади, упал к ней на шею, обнял, а французы перестали смеяться, окружили его и мрачно смотрели.
Лука посмотрел затуманенными глазами на французов, потом стал просить пристрелить лошадь, прекратив мучения, жестикулировал, пока те не поняли. Младший офицер вытащил пистолет, подошел к Нэньке и выстрелил в ухо. Лука отвернулся и зажал руками уши.
Офицер вдруг дружески положил ему руку на плечо, стал что-то говорить, как показалось Луке, утешительное. Остальные солдаты молча вздыхали, понимая горе утраты. Их поразило, что этот варвар из азиатских степей так убивается над потерей лошади. И они с уважением отнеслись к этому порыву врага.
А со стороны обоза доносились выстрелы и крики, но потом все быстро затихло.
Лука сидел около трупа Нэньки, в голове ничего не было, кроме пустоты, горя и глубокой тоски. И вдруг всплыл образ французской девушки, так же убивавшейся над телом отца. Ее лицо так четко высветилось в его мозгу, что он забыл перипетии сегодняшнего дня, так трагически завершившегося.
Лука прислушался. Сражение уже окончилось. Выстрелов больше не было слышно, а со стороны обоза нарастал перестук и скрип колес.
Лука было встал, но его придержали сильные руки солдата. Он обернулся – солдат сделал предостерегающий жест.
Показались фуры. Ими правили французы, а казаки со связанными руками шли следом. Лука жадно всматривался в их суровые лица. Определил, что троих нет с ними, но облегченно вздохнул, заметив Макея и Якима. Последний был ранен и держал руку другой рукой. Рана была наспех замотана окровавленной тряпкой.
Казаки поглядели на Луку, на мертвую Нэньку, а Макей спросил тихо:
– Как там наши, сынок?
– Плохо! Наверное, порубали всех. Слишком много было врагов. А вы?..
– А что мы? Сам видишь, сынок. Я смотрю, твоя Нэнька убита?
– Из-за этого и в плен попал. Что теперь будет?
– На одного Бога надежда, сынок! Будем уповать на него. Больше не на кого. А там посмотрим. Не казнят, надеюсь.
Пленных погнали дальше. Луку почему-то не стали связывать, и он брел вместе с остальными, переговариваясь и охая.
Скоро вышли к месту схватки. Повсюду лежали трупы казаков и французов. Пленных казаков было человек двадцать, остальные погибли.
– Вот так и кончается все, – как-то неопределенно молвил Макей. – Вскоре и нам может быть уготована такая судьба, ох, горе наше, горе!
Лука помог Якиму перевязать рану. Рука ниже локтя была пробита пистолетной пулей и теперь не двигалась. Ее туго замотали, подвесили к шее, и Яким с трудом ковылял вместе с остальными. Были и другие раненые, чьи бледные лица говорили о страданиях и горестях, свалившихся на их головы.
Пленных развязали и заставили рыть могилу и хоронить своих убитых. Казаки смешались, рассказывали один другому весь ужас неожиданного нападения большого отряда французов.
– Смотрю, нас осталось человек сорок, – заметил Лука, оглядев казаков и повздыхав. – Хоть похоронить разрешили по-человечьи.
– И сотники полегли, – сокрушался Макей, орудуя лопатой.
К вечеру похороны завершили. Пленных опять повязали и погнали на запад. О кормежке никто не заикался, и казаки довольствовались лишь тем, что было в карманах да что нашли у убитых товарищей.
– Хорошо, что хоть пить дали, – ворчал Омелько Гащ. – А без харча отощаем.
– Молчи лучше и шагай себе! – зло буркнул Лука.
– Чего ты ругаешься! – обиделся Омелько. – И сказать ничего нельзя!
Поздно вечером пленных пригнали в деревню, где им дали воды и моркови. Загнали в сарай, заперли
