поговорить, не морщась от боли.
– Видимо, не достоин я их снисхождения.
– И Господь наш не заступается за вас, отец?
– Наверное, так угодно Богу, сын мой.
Наступила тишина, слышно было лишь тяжелое дыхание отца Бонифация.
Мучительно хотелось есть. Заживление раны сильно повысило аппетит Пьера, но приходилось ждать до возвращения всех с работ. Тогда всем давали жидкую похлебку, апельсин, кружку воды. Приходилось терпеть, иначе можно было вызвать ярость надсмотрщиков, и тогда уже битья не избежать. Проходили дни, и Пьеру казалось, что лучше было бы отправляться на работы, чем сидеть в этой вонючей дыре. Они ждали, когда им предложат написать письма родным с требованием выкупа, но пока никто им ничего об этом не говорил. Приятели нервничали и ждали.
За те две недели, что пленники пребывали в подвале, один их товарищ уже получил возможность покинуть тюрьму – был прислан выкуп, и пленник, радостный и счастливый, покинул темницу.
Острая зависть сверкала в глазах оставшихся, когда он покидал их общество, не в силах удержать рвавшуюся на лицо улыбку. Ему давали десятки поручений, он обещал их все выполнить, и каждый полагал, что уж про него-то тот не забудет и поможет вызволить из плена у неверных.
– Скоро к нам опять заглянет мулла, – сказал как-то испанец по имени Хосе.
– Опять будет склонять принять их веру? – спросил его приятель Диего, почесывая спину грязными ногтями.
– Вероятно. Чего же еще ему тут делать.
– И что, выпадает ему удача? – спросил Пьер, поворачивая голову в сторону говоривших. – Вы ведь давно здесь и уже многое знаете.
– А почему бы и нет! Не всякий может выдержать такие мучения, особенно если подворачивается возможность избежать их.
– Да, но после принятия ислама этот человек должен будет оставаться здесь на всю жизнь, – отозвался Диего.
– Не всякого тянет домой, друг мой. Многим нет там места. Разве мало народу ушло за последние несколько десятилетий в разные дальние страны? Многие оказались довольными, разбогатели и вернулись грандами.
– А сколько их осталось в тех землях гнить? Ты об этом подумал, Хосе? По мне, так лучше умереть на родине в бедности и нищете, чем скитаться на чужбине в поисках счастья и подохнуть, как собака.
– Ну, это кому как повезет. Я и говорю, что многим везет. А к тому же и жизнь какая интересная у них получается, Диего, не то что у нас, горемычных. Вот не пришлют выкупа, и придется тебе на галерах сидеть за веслами. Вот тогда и подумаешь, где лучше.
– Господь с тобой, Хосе! Не пугай! Уж лучше сразу помереть, чем к веслу быть прикованным. Это куда хуже скорой смерти!
– Молитесь, дети мои, и Господь смилуется над вами! – Голос отца Бонифация едва проникал в сознание пленных, так он был тих и скорбен.
– Да мы уж и так молимся, отец, да что-то забыл о нас Господь Бог. Видно, грехи наши тяжкие не дают нашим молитвам дойти до Господа!
Пленники зашумели, наперебой высказывая свои суждения на этот счет. Пьер спросил у Хосе:
– Скажи, сеньор, как долго нам придется ждать, пока предложат написать письмо с просьбой о выкупе?
– Ты что? Тут, братец, надо постоянно просить об этом самим. Неверные редко предлагают писать. Им выгоднее измочалить нас на работах, а потом продать на галеры.
– То есть нам самим надо о себе беспокоиться?
– А кто же о вас будет беспокоиться, сеньор! На Бога надейся, а сам не плошай! Понял?
– Спасибо за совет, сеньор.
– Ха! Сеньор! Мы тут такие сеньоры, что обхохочешься!
– Слыхал, Арман? Надо нам пробовать обратить на себя внимание.
– Слыхал, Пьер. Но удастся ли?
– Попытка – не пытка, Арман. Завтра же попробую сказать об этом надсмотрщику. Пусть передаст своим начальникам нашу просьбу.
Утром, получив легкий удар бичом за непослушание, Пьер кое-как сумел объяснить надсмотрщику свою просьбу. Тот коварно ухмыльнулся в черные усы и согласно закивал, даже спросил имена.
– Пьер Блан и Арман Фрутар, раис.
Шли дни, но ничего не изменялось. Никто не подавал никаких знаков и не предлагал писать письма. Друзья волновались, но вскоре их стали, как и всех, выгонять на работы, и времени думать об этом уже не было.
Постоянная усталость так их выматывала, что они едва доплетались до своего подвала и валились на солому. Болезнь и бездействие в течение многих недель так подорвали их силы, что, казалось, еще один день таких работ – и им крышка.
Однако ничего такого не произошло. Уже дней через десять им стало легче. Они втянулись и уже без ужаса ожидали следующего дня, лишь отвращение заполняло их груди.
Постепенно их дела стали улучшаться. Арман стал подрабатывать по дороге в каменоломни своими фокусами и ужимками. Ему стали подавать куски лепешки, финики, апельсины, а потом, когда уже хорошо узнали, то иной раз доставалась и полуобглоданная кость. Он честно делился всем этим с Пьером, иногда и другим пленникам перепадало от него. Так что силы к ним постепенно возвращались. Охранники тоже забавлялись его представлениями и смотрели сквозь пальцы на отлынивание от работы. Иногда к нему присоединялся и Пьер, что давало ему лишние минуты передышки.
– Видишь, Пьер, жизнь налаживается, – частенько говаривал Арман, уплетая сочный апельсин. – Если и дальше так пойдет, то, глядишь, мы откормимся, как капуцины.
– Меня другое беспокоит, Арман. Почему никто не дает нам возможность написать письмо о выкупе? И я постоянно думаю о Ивонне и детях. Как они там переживают обо мне! Сколько горя для Ивонны! Она так протестовала против моего участия в походе. Как будто предчувствовала!
– Понимаю, Пьер, но что можно сделать? Надо попытаться еще раз попросить надсмотрщика передать наши просьбы.
– Может, попросить тех, что нас охраняют в каменоломнях?
– Те вряд ли смогут нам помочь, Пьер. Хотя можно и так и этак попытать счастья.
В один из перерывов, когда Арман за горсть фиников забавлял охранников, Пьер попытался объяснить одному из них свою просьбу. Охранник выслушал, потом медленно сказал:
– Если бы у тебя, собака, были деньги, это можно было бы устроить. А так – не стоит и пытаться.
Пьер разочарованно развел руками. Мол, при пленении его оставили почти голым и теперь у него ничего нет.
Охранник равнодушно отвернулся, похлопывая себе по ладони гибкой палкой.
– Ничего не получается, Арман, – сказал Пьер упавшим голосом. – Охранник без взятки ничего не соглашается делать.
– Значит, только через своего надсмотрщика надо действовать.
Вскоре Пьер, постоянно запоминающий все новые арабские слова, опять обратился к надсмотрщику, и тот пообещал ускорить дело. При этом он многозначительно подмигнул, на что Пьер ответил:
– Конечно, раис! Я не останусь в долгу! За мной не заржавеет!
Араб довольно поцокал языком. А Пьер, окрыленный надеждой, радостно обнял Армана, делясь с ним своими радостями.
Прошло еще несколько дней. И вот, вместо того чтобы гнать наших пленников на работы, им предложили подняться в комнату начальника. Пожилой араб в легком льняном плаще джелабе и в красивых туфлях-бабушах без задников встретил пленников, сидя на подушках и попивая шербет из запотевшего кувшина. Рядом стоял кальян, тут же слуга, готовый исполнить любое желание хозяина.
Вдруг Пьер обернулся на голос, говоривший прекрасным провансальским говором:
– Мессир, вас пригласили для написания письма на предмет передачи выкупа. Начальник соблаговолил
