убивали и обманывали, чтобы добыть деньги, или могущество, или царство. А тут какая причина? Чего они хотят, почему они прячутся от него, что пытаются скрыть непрерывной ложью? Он ломал голову над этой загадкой, смутно чувствуя, что их тайна – ключ к замку его детства; овладеть им – значит стать взрослым, стать, наконец, мужчиной. Ах, только бы узнать ее! Но думать он не мог. Его душил гнев, что они ускользнули от него, и мысли путались, словно он был в бреду.
Он побежал к лесу и там, в спасительном сумраке, где его никто не видел, дал волю слезам. – Лжецы, собаки, обманщики, подлецы! – Ему казалось, что, не выкрикни он эти слова, они задушат его. Гнев, нетерпение, досада, любопытство, беспомощность и обиды последних дней, подавляемые незрелой волей ребенка, возомнившего себя взрослым, вырвались наружу и излились слезами. Это были последние слезы его детства, в последний раз он плакал навзрыд, как плачут женщины, с наслаждением и страстью. Он выплакал в этот час неистового гнева и доверчивость, и любовь, и простодушное уважение – все свое детство.
Мальчик, вернувшийся в гостиницу, был уже не тот, который плакал в лесу. Он не волновался и действовал обдуманно. Прежде всего он пошел к себе в комнату и тщательно вымыл лицо и глаза, не желая доставить им удовольствие видеть следы его слез. Затем он разработал план, как свести с ними счеты. Он ждал терпеливо, с полным спокойствием.
В вестибюле было довольно людно, когда коляска с беглецами остановилась у подъезда. Несколько мужчин играли в шахматы, другие читали газеты, дамы болтали. Тут же, не шевелясь, сидел бледный мальчик с вздрагивающими веками. Когда его мать и барон вошли и, несколько смущенные тем, что сразу наткнулись на него, уже собрались пробормотать приготовленную отговорку, он спокойно пошел им навстречу и сказал вызывающим тоном: – Господин барон, мне надо кое-что сказать вам.
Барон явно растерялся. Он чувствовал себя в чем-то изобличенным.
– Хорошо, хорошо… после, подожди.
Но Эдгар, повысив голос, сказал внятно и отчетливо, так, чтобы все кругом могли расслышать: – Я хочу поговорить с вами сейчас. Вы поступили подло. Вы мне солгали. Вы знали, что мама ждет меня, и вы…
– Эдгар! – крикнула его мать, заметив, что все взоры обращены на нее, и бросилась к сыну.
Но мальчик, видя, что мать хочет заглушить его слова, вдруг пронзительно прокричал: – Я повторяю вам еще раз: вы нагло солгали, и это низко, это подло!
Барон побледнел. Все смотрели на них, кое-кто засмеялся.
Мать схватила дрожавшего от волнения мальчика за руку: – Сейчас же иди к себе, или я поколочу тебя здесь, при всех! – прохрипела она.
Но Эдгар уже успокоился. Он жалел о своей вспышке и был недоволен собой: он хотел говорить с бароном спокойно, но гнев оказался сильнее его воли. Не торопясь, он направился к лестнице.
– Простите, барон, его дерзкую выходку. Вы ведь знаете, какой он нервный, – пробормотала его мать, смущенная насмешливыми взглядами присутствующих. Больше всего на свете она боялась скандала и сейчас думала только о том, как бы соблюсти приличия. Вместо того, чтобы сразу уйти, она подошла к портье, спросила, нет ли писем и еще о каких-то пустяках и только после этого, шурша платьем, поднялась наверх, как будто ничего не случилось. Но за ее спиной слышался шепот и сдержанный смех.
На лестнице она замедлила шаги. Она всегда терялась в серьезные моменты и в глубине души боялась предстоящего объяснения. Вины своей она отрицать не могла, и, кроме того, ее пугал взгляд мальчика – этот новый, чужой, такой странный взгляд, перед которым она чувствовала себя бессильной. Из страха она решила действовать лаской, ибо знала, что в случае борьбы озлобленный мальчик оказался бы победителем.
Она тихо открыла дверь. Эдгар сидел спокойный и невозмутимый. В глазах, обращенных на нее, не было страха, не было даже любопытства. Он казался очень уверенным в себе.
– Эдгар, – начала она матерински нежно, – что тебе пришло в голову? Мне стыдно за тебя. Как можно быть таким невоспитанным! Ты еще мальчик и так разговариваешь со взрослыми! Ты должен сейчас же извиниться перед бароном.
Эдгар смотрел в окно. Его «нет» было как будто обращено к деревьям.
Его самоуверенность поразила ее.
– Эдгар, что с тобой? Отчего ты так переменился? Я просто не узнаю тебя. Ты был всегда умным, послушным мальчиком, с тобой всегда можно было договориться. И вдруг ты ведешь себя так, будто бес в тебя вселился. Что ты имеешь против барона? Ты ведь очень любил его. Он был всегда так мил с тобой.
– Да, потому что он хотел познакомиться с тобой.
Она смутилась. – Вздор! Что ты выдумываешь? Откуда у тебя такие глупые мысли?
Мальчик вспыхнул:
– Он лгун, он фальшивый человек. Во всем, что он делает, только подлый расчет. Он хотел с тобой познакомиться, потому он подружился со мной и обещал мне собаку. Не знаю, что он обещал тебе и почему он с тобой дружит, но и от тебя он чего-то хочет. Верно, верно, мама. А то он бы не был так вежлив и любезен. Он плохой человек. Он врет. Посмотри на него хорошенько. Какой лживый у него взгляд! Ненавижу его, он лгун, он негодяй…
– Эдгар, можно ли так говорить! – Она смешалась и не знала, что ответить. Совесть ей подсказывала, что мальчик прав.
– Да, он негодяй, в этом я уверен. Разве ты сама не видишь? Почему он боится меня? Почему прячется от меня? Потому что знает, что я вижу его насквозь, что я раскусил его, негодяя!
– Как можно так говорить, как можно так говорить! – Мысль ее не работала, бескровные губы машинально повторяли одни и те же слова. Ей вдруг стало нестерпимо страшно, и она не знала, кого она боится – барона или мальчика.
Эдгар понял, что его предостережение подействовало на мать. И ему захотелось переманить ее на свою сторону, приобрести союзника в этой вражде, в этой ненависти к барону. Он подошел к матери, приласкался к ней и заговорил дрожащим от волнения голосом:
