удивительного тут для Аркадия не было.
– Тимофеев простужен или у него идет кровь из носа? – спросил он Хоффмана.
– Говорит, что простужен.
– У него на рубашке пятна, похожие на засохшую кровь.
– Могло капать из носа.
– А у Паши шла носом кровь?
– Иногда, – сказал Хоффман, продолжая играть в шахматы.
– У него была простуда?
– Нет.
– Аллергия?
– Нет. Ладья берет bЗ.
– Королева на d8, шах, – парировал Женя.
– Показывался врачу? – спросил Аркадий.
– Не любил он этого.
– Он был параноиком?
– Не знаю. Мне такое и в голову не приходило. Во всяком случае, это не бросалось в глаза, потому что он все еще находился на вершине деловой пирамиды. Король на h8.
– Королева на е7, – бросил Женя.
– Королева на d5.
– Шах и мат.
– Черт! – Хоффман вскинул руки вверх, словно переворачивая доску.
– Женя хорошо играет, – сказал Аркадий.
– Как знать, я отвлекался.
До того как они приехали в приют, Женя выиграл еще две партии. Аркадий проводил его до дверей, и Женя перешагнул порог не оглянувшись, словно его спутника тут не было и в помине. Когда Аркадий вернулся в машину, Хоффман закрывал мобильник.
– Он из евреев, – сказал Хоффман.
– Его фамилия Лысенко. Она не еврейская.
– Достаточно поиграть с ним в шахматы. Он точно из евреев. Можете высадить меня у метро «Маяковская»? Заранее признателен.
– Любишь Маяковского?
– Поэта? Конечно. «Смотрите, завидуйте, я гражданин Советского Союза!» А потом пустил пулю в лоб. И что ему не понравилось?
Ведя машину, Аркадий взглянул на Хоффмана, который сегодня уже не был рыдающей развалиной, как накануне. Вчера Хоффман ни с кем не мог бы играть в шахматы. А теперь перешел от поэзии к бахвальству. С легкостью, без изобличающих подробностей, он рассказывал о разнообразном деловом жульничестве – подставных компаниях и тайных аукционах, – которым они занимались вместе с Ивановым.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Аркадий.
– Весьма расстроен.
– Тебя унизили и уволили. Ты должен быть в ярости.
– Так оно и есть.
– И потерял диск.
– Он был тузом у меня в рукаве.
– Учитывая все это, держишься хорошо.
– Я не могу обыграть этого ребенка. Ты, вероятно, не понимаешь, Ренко, но он игрок высокого уровня.
– Похоже на то. Хранил диск, прятал, используя меня и мое жалкое расследование, чтобы снизить значение диска, и наконец позволил Ожогину найти его не где-нибудь, а в тренажерном зале. Что ты записал на диск? Что произойдет с «НовиРусом», когда диск «заработает»?
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Ты специалист по компьютерам. Диск заражен.
Небо потемнело над огромными растяжками, которые раньше гласили: «Партия – авангард рабочего класса!», а теперь рекламировали выдержанный коньяк – словно беснующегося на углу сумасшедшего незаметно заменили продавцом. Неоновые монеты катились над павильоном казино и освещали ряд «мерседесов» и джипов.
– Откуда тебе знать? – Хоффман изогнулся на сиденье. – Я выхожу. Здесь в самый раз.
– Мы не доехали.
– Не понял, что ли? Я же сказал, лучше здесь, на углу.
Аркадий подъехал к тротуару, и Бобби вылез из машины.
Аркадий наклонился через сиденье и опустил окно.
– А попрощаться?
– Ренко, ты что, трахнутый? Никак не хочешь понять.
– Ты все испортил.
– Ты не улавливаешь.
Водители, которым Аркадий загородил путь, кричали, чтобы он двигался, – никакой гудок не заменит отборного мата. Ветер гонял клочки бумаги по улице.
– И что же я не улавливаю? – спросил Аркадий.
– Они убили Пашу.
– Кто – они?
– Я не знаю.
– Его преследовали?
– Не знаю. Какое это имеет значение? Ты собираешься бросить дело.
– Нечего бросать. Нет никакого расследования.
– Знаешь, что сказал Паша? «Все похоронено, но ничего не похоронено навсегда».
– И что он хотел этим сказать?
– Хотел сказать, что все небезнадежно. Рина – шлюха, я – дерьмо, а ты – проигравший. Вот сколько у нас шансов. Все место трахнуто. Я использовал вас, ну и что? Все используют всех. Вот что Паша называл цепной реакцией. Чего ты ждешь от меня?
– Помощи.
– Похоже, ты все еще ведешь следствие? – Бобби посмотрел на нависшее небо, на бликующие монеты казино, на сбитые носки своих ботинок. – Они убили Пашу, это все, что я знаю.
– Кто убил?
– Берегите вашу гребаную страну, – прошептал Бобби.
– Как… – начал Аркадий, но первый в ряду «мерседес» скользнул вперед и с шумом распахнул заднюю дверцу. Бобби Хоффман нырнул внутрь и захлопнул дверцу, укрывшись за сталью и тонированным стеклом, но Аркадий успел увидеть чемодан на сиденье. Выходит, автомобиль не просто стоял, все было подстроено. Седан тут же тронулся с места, и Аркадий последовал за ним в «Жигулях». В тандеме обе машины миновали станцию метро «Маяковская» и продолжали ехать по Ленинградскому проспекту на север. Зачем? Для отдыха на пляже в Серебряном Бору уже слишком пасмурно, а для бегов на ипподроме слишком поздно. Но это дорога и в аэропорт. Вечерним рейсом из Шереметьева можно было отправиться на все четыре стороны, а Хоффман пользовался услугами аэропорта достаточно часто, чтобы подмазать половину его персонала. Обычно он брал билет в Египет, Индию или страну бывшего советского блока – в любое место, где нет договора с Соединенными Штатами об экстрадиции. Его, как правило, быстро проводили мимо охраны, сажали в первый класс самолета и предлагали шампанское. Бобби Хоффман, беглец со стажем, снова улизнул бы, оказавшись вне досягаемости Аркадия.
Не то чтобы у Аркадия не было полномочий задержать Хоффмана. Просто он хотел спросить его по- хорошему о том, что ему известно. И кто мог убить Пашу? Преследовали или нет Иванова? Водитель Хоффмана шлепнул синюю мигалку на крышу машины и выдвинулся на экспресс-полосу. Тогда Аркадий
