— Пока что нет.
— Очень хорошо, — сказал председатель, потрогав толстыми пальцами свой горбатый нос. — Трудно будет найти.
— Почему?
— Горы — это не лес и не море. Море выносит пропажу к берегу, лес — к дереву. Горы того, что пропало, не отдают.
Вадим пренебрежительно усмехнулся:
— Было бы что отдавать…
— Ну, там видно будет, — сказал Андрей. — Если придется заночевать, где я смогу?
— Вон там же, где Вадим ночевал, — ответил председатель и скупо улыбнулся. — Это теперь будет наша уруликская гостиница.
В селении снега не было, но сразу за селом он лежал на скалах грязноватыми пятнами. Значит, давно уже не бушевали снегопады.
— Давно! Со времени той бури, — коротко подтвердил Вадим. Он теперь в разговоры вступал неохотно и на все вопросы отвечал односложно: «Да», «Нет».
Чем выше они поднимались в горы, тем снег казался чище и тем его было больше. Карай сбежал с тропы, прыгнул — и провалился в сугроб; виднелись только его острые уши и взметнувшийся к небу черный нос…
Примерно через полчаса после такого подъема Вадим ступил на маленькую площадку, с которой ветры сдули снег, и угрюмо проговорил:
— Вот здесь.
Андрей обернулся назад. Селение было хорошо видно. Когда зажгутся огни, оно станет видно еще лучше. И вот отсюда не дойти до спасительных огоньков, не дойти, когда дело идет о твоей жизни! Да пусть ноги будут перебиты, переломаны — на локтях поползешь!
— Пожалуйста, покажите, где стояли вы, где стоял Эль-Хан, когда вы расставались?
Вадим взглянул исподлобья, ответил недоброжелательно:
— Вам представляется что-то не то. Разве я был тогда в таком состоянии, чтоб запомнить все эти мелочи?
— Но то, что это происходило именно здесь, вы хорошо помните? Тут нет ошибки?
— Хорошо помню.
— И вот здесь Эль-Хан взял у вас фотоаппарат и рюкзак?
— Именно здесь.
Вадим вытащил папиросы, но на этот раз не предложил закурить Андрею.
Андрей тоже достал свою коробку. Каждый закурил от своей спички — Андрей сразу с первой спички, Вадим испортил штук пять-шесть, заслоняя огонек ладонями от ветра.
— Вы, кажется, решили остаться здесь ночевать? — спросил Вадим, попыхивая папироской. — Надо думать, я больше вам не нужен… Иными словами, могу ли я вернуться в лагерь?
— Да, конечно. Если вас не интересует поиск, уезжайте.
— Поиски меня интересуют, — огрызнулся Вадим, — но у меня есть свои задания, и не менее важные. Я должен их выполнять.
Он круто повернулся, спрыгнул с площадки и быстро пошел к селу.
— До свиданья! — крикнул ему вслед Андрей и помахал планшеткой его удаляющейся спине.
Не стоило заставлять Карая обнюхивать площадку. За пять дней выветрились все запахи, да и следы Эль-Хана были теперь похоронены где-то в глубине снегов. Мало ли снегов намела буря! Искать Эль-Хана по следам было бы бессмысленно. Нет, уж лучше всего пустить Карая на обыск местности, прочесать все вокруг в километровом радиусе, а там уж что найдет, то и найдет.
Андрей решил вести кольцевой поиск. Площадка должна была стать центром, а вокруг нее надо описывать круги — каждый последующий шире, чем предыдущий. Можно надеяться, что при таком поиске ничто стоящее не ускользнет от внимания. Если Эль-Хан все еще находится на горе, то где-нибудь поблизости: ведь он, вероятно, все время держал курс на уруликские огоньки. Андрея не смущало то, что поиски, которые производились силами населения, представителей милиции и самих участников экспедиции, не дали результатов. Что ж удивительного! Пропавший человек лежит где-нибудь поблизости под глубоким заносом снега. Его не увидишь. Но Карай учует…
— Ищи, Карай, ищи!
Пес тычется носом в снег. Вместе со своим хозяином он то спускается в ложбинки, то карабкается на выступы скал. Он не упустит ничего мало-мальски подозрительного. Нюхает снег, разгребает его лапами, лает и выжидательно смотрит на хозяина: так ли надо делать?
— Ищи, ищи, Карай!
Поздно вечером Андрей со своей собакой приходит в дом на краю села, где ему отведен ночлег. Тут хозяин колхозник, которого все зовут не Мукуч — это его имя, — а фермач, потому что он заведует одной из животноводческих ферм колхоза. Мукуч-фермач еще не спит, хотя его жена и дети спят уже давно. Под ярким светом электрической лампочки он составляет какую-то сводку. Теперь он сгребает со стола бумаги и ставит на клеенку миску с мацони.
— Жену будить? — спрашивает он неуверенно.
— Зачем?
— Чтобы обслуживала гостя. Так у нас полагается.
— Сами обойдемся, — говорит Андрей.
Кряхтя, он стаскивает с ног сапоги. Каждое движение доставляет мучительную боль. Он с вожделением смотрит на белую, словно сам снег, простыню, покрывающую тахту. Спать! Потом он смотрит на стол, где рядом с мацони появилась холодная баранина и бутылка водки. Нет, все-таки сначала поесть, затем уже спать. Только нужно еще подкормить Карая…
— Что ты думаешь ему дать? — спрашивает Мукуч.
— Не найдется ли молока?
— Как не найтись? И ты хочешь налить ему молока?
— Вообще-то это не очень хорошо, — озабоченно отвечает Андрей. — Лучше бы кашу на мясном бульоне…
Мукуч внимательно смотрит на него, стараясь понять, что говорится в шутку, а что всерьез. Нет, гостю не до шуток…
— Значит, ему нужно давать мясной бульон? А может быть, он любит черную икру? И где он будет спать? Найдется ли у нас для него подходящая мягкая постель? — недоброжелательно спрашивает Мукуч, который убежден, что хорошая собака должна сама добывать себе дневное пропитание, не утруждая этими заботами хозяина.
— Он будет спать в комнате возле тахты, — объясняет Андрей.
— Это мне уже ясно, что в комнате. Где ж еще! — говорит Мукуч с максимальной вежливостью. — Но, может быть, ему тоже нужна тахта? И ковер? И белая простыня?
Карай сам отвечает на эти вопросы. Стуча согнутыми лапами, мокрый, взъерошенный и измученный, с высунутым языком, он ползет под тахту и сворачивается там клубком. Теперь его не выманить оттуда ни лакомой пищей, ни ласковым словом.
— Если так устала собака, то как же должен был устать человек! — восклицает Мукуч-фермач и заботливо придвигает к Андрею миску с холодной бараниной.
Пока Андрей не начал есть, он не чувствовал голода. Теперь он не может оторваться.
— Мне еще не ясно, где Эль-Хан. Но, во всяком случае, — Андрей очерчивает рукой большой круг, — теперь уже я знаю, где нет Эль-Хана.
Мукуч придвигает к нему блюдце с зелеными травками и сыр — без этих вещей не обходится ни один армянский стол. В граненые стаканчики льется желтоватая тутовая водка: один стаканчик Андрею, другой, за компанию, — самому Мукучу.
— Знаешь, в каком виде ко мне в ту ночь Вадим заявился? — рассказывает Мукуч-фермач. — Его трясло, как арбу на плохой дороге. Я растер его водкой. Честное слово, он плакал! Тут мне вздумалось
