услышит. Можно говорить что хочешь.
— Дружище, ты держись! Ты сам не знаешь, как стал мне нужен в последнее время!
«Я держусь, хозяин. Я стараюсь».
Голова беспомощно поникла. По телу прошла судорога.
— Дикарь, ты что?!
«Плохо, хозяин».
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ
Доктор, обслуживающий питомник, взглянул на Дикаря и определил: «Жить не будет».
Андрей помчался в ветеринарную лечебницу. Там сказали: «Привезите собаку, мы посмотрим, заочно лечить нельзя». Он долго добивался, чтобы ветеринарный врач поехал с ним в питомник. Врачом работала пожилая женщина, привыкшая лечить лошадей и коров. В запальчивом споре с Андреем она договорилась до того, что собакам вообще не следует уделять много внимания, так как они не занимают ведущего места в нашем животноводстве. Собаки должны выздоравливать сами. А если нет, пусть с ними происходит то, что обусловлено естественными законами природы. И так собак развелось больше чем достаточно. Только и видишь, как по городу ездят фургоны и подбирают бродячих псов.
Женщина была усталая, издерганная. Требование Андрея казалось ей бессмысленной прихотью.
Андрей мог бы пойти к директору или главному врачу и, конечно, добился бы своего, но он терпеливо объяснил ей, какую трудную ночь провел Дикарь, что он сделал и почему ранен.
Женщина отступила:
— Тогда это совсем другое дело. Едем!
Осмотрев Дикаря, она пришла к выводу:
— Все перенесет, будет жить!
Но и тот врач, который обрек Дикаря на смерть, и этот, обещавший ему жизнь, сошлись на одном: им с собакой делать нечего, нужен хирург.
А пока что Дикарь лежал на подстилке в кабинете Геворка, тяжко дышал и нехотя открывал глаза.
Снова Андрей помчался на мотоцикле в город. В последнюю минуту он настиг в зооветеринарном институте известного профессора, собиравшегося идти домой, поругался с ним, потом помирился и сумел убедить, что ученый должен немедленно ехать в питомник. Конечно, он ничего бы не достиг, если бы профессор не почувствовал его отчаяния.
— Вам так уж дорога эта собака?
— Это служебная собака, профессор. Очень ценная.
— Вы за нее отвечаете или это у вас душевная привязанность?
Андрей не любил таких разговоров. Ему было стыдно, объясняясь с мужчиной, употреблять неудобные, непривычные слова, какие можно только читать в книгах, но нельзя произносить в обычной жизни. Душевная привязанность! Два этих слова никак не выражали его отношения к Дикарю.
— Да, — угрюмо сказал он.
— «Да» — то есть отвечаете?
— Привязанность, — выдавил Андрей, краснея.
Профессор сказал:
— Теперь вижу, что приходится ехать.
Всю дорогу он надоедал Андрею, обращаясь то и дело со словами: «Послушайте, мой сентиментальный друг…» Наверно, считал, что это очень остроумно. Андрей молча терпел.
Но, увидев собаку, хирург преобразился. Сразу стало ясно, что он большой специалист. Как только он взял Дикаря за лапу и заговорил с ним грубовато и властно, Андрей почувствовал облегчение. Теперь пес попал в надежные руки!
Удивительно было, что Дикарь, который не терпел прикосновения посторонних людей, покорно отдался в руки профессора. И не потому только, что он был обессилен. Андрей видел, что этот человек псу нравится.
— Ну, дружок, попал в переделку? Не надо стонать — я слышал, что ты герой. Сейчас взглянем, можно ли тебя починить.
Был ощупан кончик носа, измерена температура, выстрижена ножницами шерсть на лопатке, вокруг пораженного места.
— Можешь терпеть? Я тебя еще вот здесь потрогаю. Но будет больно…
И Андрею казалось — страдающая собака все понимает. Может быть, властно-ласковые интонации полностью заменяли слова? Дикарь позволял делать с собой что угодно.
— Не знаю, — с сомнением протянул профессор, закончив осмотр. — Попробуем что-нибудь для него сделать.
Дикаря положили в машину и повезли в операционную. Иногда Андрею казалось, что он уже не дышит. Но пес каждый раз открывал глаза, когда хозяин произносил его имя.
В операционную Андрея не пустили. Туда пошел Геворк, чтобы помочь управиться с собакой, если понадобится. Андрею же профессор сказал:
— Мне тут чувствительные милиционеры не нужны. И закрыл дверь.
Через полчаса он позвал Андрея. Дикаря уже унесли. Профессор мыл руки над белой фаянсовой раковиной с толстыми краями.
— Определенно могу вам обещать, что ваш пес поправится, будет жить и работать.
Два дня Дикаря держали в палате, отведенной специально для животных, воскрешенных ножом хирурга. Потом его выписали. Место понадобилось другому четвероногому пациенту.
Не раз в эти дни Андрей вспоминал народную поговорку: «Заживет, как на собаке!» Казалось бы, Дикарь уже подыхал. А прошло несколько часов, и вот он виляет хвостом — правда, слабенько, — встречая хозяина.
Но что с ним теперь делать? Он еще слишком плох, чтобы жить в вольере — по существу, на открытом воздухе. Ночи стали довольно холодные. Кроме того, пес еще не может ходить, и даже сидеть он сейчас не в состоянии. Только лежит на одном боку. Его надо кормить, поить, перевязывать, давать лекарства.
Когда Андрей привез Дикаря к себе домой и устроил ему лежанку в коридоре, Ева вначале ничего не сказала.
Она всегда молчала, если была сердита.
Андрей ходил за ней и объяснял:
— Ну куда же его? Ведь погибнет…
Она уходила в кухню.
— Я мог бы, конечно, запереть его в вольере, — продолжал Андрей, стоя в дверях. — Совесть мне не позволила…
Надо было заставить Еву заговорить — он хорошо это знал. Спокойненько, понемножечку, слово за словом — и она не утерпит. А тогда уже все в порядке.
Вскоре Ева принялась очищать в передней угол.
— Это ты для чего?
— У моих знакомых в Норагавите есть корова. Никогда еще, бедная, не спала на паркете…
Глаза у нее смеялись. Значит, все прошло!
— Только имей в виду, — заявила она категорически, — я ухаживать за ним не буду. Вот если бы это был Карай…
Спустя полчаса она подсовывала к сухому, воспаленному носу Дикаря миску с молоком и уговаривала:
