небось, уже матюгается там… Ждите здесь, я сейчас.
И убежала. Босиком. Давным-давно, когда он был совсем маленьким, тетя Лида пела смешную песню: «По морозу босиком к милому ходила». Павел удивлялся: «Зачем босиком?» Тетя Лида смеялась и говорила: «За счастьем». Зоя побежала босиком за деньгами.
А прибежала счастливая! И, кажется, счастье это не имело никакого отношения к пачке бумажек разного достоинства, которую она сжимала в руке. Хотя пачкой она тоже мимоходом похвасталась:
— Видите, сколько? Полторы тысячи за один вечер! Мелкими, правда, но это ничего, если сразу тратить — так еще лучше.
— И это все? — удивился Павел. — Кидали-кидали, а накидали вот эту ерунду?
— Чего ж это сразу ерунду? — обиделась Зоя. — Это только моя доля. Там много накидали, мы же на всех делим. Половину — Семенычу, остальное — поровну. Ничего не ерунда, иногда аж по двадцать пять тысяч в месяц получается! Сумасшедшие деньги. Наши все довольны.
— И вы сейчас такая счастливая вот из-за этого? — недоверчиво спросил Павел.
— А я сейчас счастливая? — Зоя задумчиво посмотрела на него, с сомнением — на деньги, что-то вспомнила и опять засияла. — А, ну да! Еще бы не счастливая! Завтра у меня опять выходной! Представляете? Второй раз за неделю! Вот повезло, а? Катька говорит, у нее горло заболело, завтра петь не сможет точно, а послезавтра — как получится. Семеныч в ярости и чуть не плачет. Говорит: «Музыкальный центр куплю». Я говорю: «Под музыкальный центр пусть девочки из «Астры» танцуют». Он говорит: «За простой из следующего дня вычту». Я говорю: «Тогда страховку и отчисления в пенсионный фонд, пожалуйста»…
Павел наблюдал, как она торопливо сует деньги в кошелек, небрежно кидает кошелек в свой бездонный пакет, в тот же пакет — коробку конфет, две банки каких-то консервов и еще пару цветастых тряпок со стола, одновременно стаскивая с головы рыжий парик, влезая в пляжные шлепанцы и шаря в поисках чего-то по карманам широкой поперечно-полосатой юбки, — и улыбался, вспоминая свое первое впечатление от рыжей оглобли в красных кожаных шортах. И свое второе впечатление — от лохматой девчонки с мешками мусора в руках. И свое третье впечатление — от топ-модели в шелковом костюмчике. И четвертое — от свирепой тренерши «жирных тётьков». И пятое — от мастера боевого искусства под названием «фигу вам». И все свои впечатления от всех ее танцев, от ее разговора с Егором Семеновичем, от рассказа Серого о ней, от ее рассказа о беговой дорожке под каштанами… Вон сколько у него впечатлений уже накопилось. Это, можно сказать, за пять дней знакомства. А сколько впечатлений накопится за несколько десятилетий?
— Вы чего смеетесь? — подозрительно спросила Зоя. — Катька вот тоже смеялась, а Семеныч, между прочим, на все согласился. А? То-то. Ну, пойдемте, что ли, сегодня кто-то из Серых за мной заедет, скорей всего — Томка… Заодно и вас довезет.
— Катька — это кто? — вспомнил Павел еще один вопрос, который хотел задать Зое. — Это она все время поет? А почему не на эстраде? Прячется… Странно. Или так задумано?
— Раньше не пряталась, — не сразу ответила Зоя. — Раньше здесь и пела, не только на эстраде, по залу тоже ходила… Или кто-нибудь на руках носил. Из знакомых, из надежных. Ее на руках несут — а она поет. Вот у нее настоящий успех был, она, пока пела, Семеныча вообще озолотила. Почище рулетки… Он меня позвал, когда Катька к людям уже не выходила… Ладно, вы все равно узнаете. Порезали ее сильно в кабаке, прямо когда она пела. Не нарочно, просто кто-то отношения выяснял, а она на пути попалась… Лицо порезали, ногу и спину. Жалко невозможно. Красавица — просто невероятная… Да еще и талант какой! Учиться хотела, в консерватории. Деньги зарабатывала, чтобы и на учебу, и мама здесь одна на нулях не осталась бы. А тут вон чего получилось… А у мамы инсульт, уже три года лечат. Вот Катька сейчас все танцы мне и поет, к людям уже не выходит. И то еле-еле уговорили… Но деньги-то нужны, правда? Где она еще столько заработает? Настоящее лечение сейчас очень дорого стоит, а она надеется маму все-таки поднять. А потом — себе на пластическую операцию… Вы чего остановились? Вон Серенькая стоит, пойдемте скорей, а то уже, наверное, давно ждут.
Павел не просто остановился — он вдруг будто замерз в момент, будто на него бочку жидкого азота опрокинули, будто в вечной мерзлоте оказался, скованный по рукам и ногам тяжелым мертвым холодом. И его радостное нетерпение замерзло прямо на лету до стеклянной хрупкости, и свалилось в вечную мерзлоту, и тоже там окаменело. Живым в нем оставался только страх, он бился внутри и толкал замерзшее сердце, и сердце, наверное, только поэтому и работало.
— Зоя, — сказал Павел, с трудом шевеля замерзшими губами. — Немедленно… Немедленно отсюда… И никогда больше! Никогда! Никаких танцев!
— С чего это вдруг? — Она тоже остановилась, смотрела на него удивленно и недовольно… Поняла, кивнула: — А! Нет, сейчас все спокойно. С тех пор и мальчики дежурят, и случайные почти не забредают, и фейс-контроль на уровне. Вы швейцара нашего видели? Профессиональный психолог, очень квалифицированный. Взятки не берет, вот и приходится подрабатывать по ночам, через две на третью. И остальных кое-чему научил. Они у нас все как близнецы, вы заметили? Смешно.
— Смешно? — уцепился Павел за последнее слово, выдирая себя из вечной мерзлоты. — Тебе смешно, да? Ты будешь тут плясать, а мне трястись за тебя всю жизнь, да? Караулить тебя каждую ночь?.. После двух работ ночью в кабак еще переться?.. А о детях ты подумала?! Им как без тебя?!
— Заткнись! — заорала Зоя, замахиваясь пакетом, ногой и своим боевым кукишем одновременно.
Если бы он уже не видел этот ее фокус там, возле клуба «Федор», то, наверное, какой-нибудь удар и пропустил бы. А тут среагировал, успел уклониться, и даже руку ее перехватил, сжал запястье покрепче, чтобы не дергалась, а другой рукой ухватил за плечо, чтобы не вздумала пакетом этим размахивать. Две банки консервов в пакете-то. Железные. А он и так травмированный…
Но Зоя, кажется, передумала драться, стояла неподвижно, смотрела спокойно. И заговорила спокойно:
— Я подумала о детях. Я все время о них думаю… Я только о них и думаю. И вот что я вам скажу, Павел Браун: ни о ком другом я думать не буду. Не хочу. Некогда мне о посторонних думать. И не надо больше устраивать такое кино. Томка вон уже пять минут любуется… Потом вопросами затреплет. А мальчики вообще мечтают с вами по душам поговорить. Они уже поговорили бы, да Томка удержала.
Павел оглянулся — в трех шагах маячили два охранника с ворот, чуть поодаль — клетчатый жилет.
— А если бы у меня нож был? — рявкнул на охранников Павел, выпуская Зою. — А если бы пистолет? А если я вообще маньяк? Отдыхаете тут в сторонке, кино смотрите!
— Кино и немцы, — подсказала Зоя и хихикнула ехидно. — Если бы да кабы… Пришибли бы — и в прорубь… Говорю же, Томка отбой дала.
Павел оглянулся в другую сторону — Тамара высунулась из машины, повисла на распахнутой дверце, облокотившись на нее локтями, улыбалась и прятала дымящуюся сигарету в ладони.
— Куришь! — гневно крикнула Зоя и решительно потопала к машине, размахивая пакетом. Вся ее пластика выражала готовность немедленно принять самые крайние меры. — Ты что мне обещала? Убью до смерти!
— Чего это я курю? Ничего я не курю! — Тамара уронила сигарету на землю и подняла ладони. — Глюки, да? Это у тебя от переутомления.
— А это что?! — Зоя подошла и с отвращением затоптала светящийся в темноте огонек.
— Откуда я знаю? — преувеличенно удивилась Тамара и хихикнула. — Может, метеорит упал. А ты его — в пыль! Наука тебе этого никогда не простит… Паш! Чего ты там застрял? Иди садись давай, сколько ждать можно…
— По домострою скучаю, — признался Павел вполголоса. — По суровым патриархальным нравам. Бабья дорога — от печи до порога.
Охранники промолчали, но по лицам было видно, что они тоже очень скучают по домострою.
В машине Зоя всю дорогу сердито молчала, а Тамара без умолку болтала, подробно рассказывая, по какой системе она бросает курить. Всей дороги было четыре минуты, а система была сложная и запутанная, Тамара так до конца и не дообъясняла, поэтому и Павлу говорить ничего не пришлось. Во дворе Зоиного дома было совсем темно, и окна все темные, только в одном окне неярко светилось — в том, где в прошлую субботу являлся миру греческий бог Федор Крайнов.
