совершенно в этом не нуждавшиеся.
— А тогда хрен в душу! — сказал он торжествующе, убирая расческу в карман, — Хватит уж дурака из меня делать. За адвокатом следить или там подсудимого чтоб изнасиловали в следственном изоляторе — это еще туда-сюда, а вот чтоб у судьи из кабинета записки воровать — это уж, пожалуйста, без меня. Я могу быть свободен?
Он встал и, не прощаясь, вышел из кабинета.
— Правда, что ли, пьяный? — пожал плечами Кириченко, — Поди догони его, Эля, чтоб он там чего не натворил. Да и не надо с ним отношения все-таки портить, ты, может, поворкуй как-нибудь там по-женски…
Понедельник, 3 июля, 20.30
«По-женски!..» — кипела на ходу прокурорша, повторяя про себя последние слова этого болвана в розовом галстуке, делавшем выражение слишком моложавого лица чекиста совсем как у манекена. Разве что для конспирации можно было такой галстук к такой морде прицепить, чтобы замаскироваться под альфонса в кабаке. Когда бы они еще вспомнили, что она женщина. Ездят только, как на танке, а тут, понимаешь, «по-женски» с ними поговорить! Эльвира догнала Тульского у выхода из подъезда, и они вместе вышли на улицу мимо застывших на посту двух деревянных прапорщиков.
— Ну это же не ты прокололась с Британскими Вирджинскими островами, — сказал Тульский сочувственно. — Сами же туда эту бумагу загнали, а мы теперь отдувайся.
Прокурорша, перекинув надоевший ей китель через руку, посмотрела на него как будто даже с благодарностью. Вообще-то он был настоящий мужик и воин, не то что паркетный чекистский полковник. Они уже спустились по улице ниже, где у тротуара была припаркована новенькая «Ауди». Прокурорша достала из сумочки брелок, машина, пискнув, словно узнавшая хозяйку кошка, подмигнула фарами.
— Ну что, сыщик, подвезти?
— Моя тачка за углом, — сказал Тульский. — Ну не такая, конечно. Такие только бедным прокурорам где-то по дешевке раздают.
— Ладно, не дерзи, подполковник, — миролюбиво сказала прокурорша и вдруг предложила: — Тульский, поедем куда-нибудь выпьем, в какое-нибудь хорошее место, надоело мне это все, сил моих больше нет.
Он уже почти повернулся, чтобы отмахнуться на ходу, но тут неожиданная мысль пришла ему в голову, а надо сказать, что Тульский, как всякий настоящий опер, любил не только продуманность в комбинациях, но и их подчас спонтанность.
— Где это ты будешь выпивать в твоем скоморошьем наряде? Где этот ресторан? — весело спросил он. — Хотя я бы тоже добавил, не люблю я этих… — Он махнул на Большой дом. — Ладно, вот что: поедем сейчас к моему другу, я его, может, как раз чем-то тут немного обидел, вот и выпьем с ним. Давай садись.
Сам он, не ожидая приглашения, уже открыл ближнюю дверцу и плюхнулся на пассажирское сиденье «Ауди».
— Что это еще за друг? — подозрительно спросила прокурорша, впрочем, не так чтобы категорически возражая.
— Увидишь. В магазин сейчас один по дороге заедем, водки хорошей подешевле возьмем. Или ты только коньяк пьешь как дама?
— Да почему коньяк, мы с тобой в каких органах работаем-то? — сказала она. — А все-таки скажи, что задруг? Он свой?
— Супер! Трогай, — сказал он, хотя она и так уже отъехала от тротуара. — Зяблик его зовут, который без ноги. Нет, правда, он настоящий друг, я не вру.
— Да ты что, он же присяжный! — испуганно сказала прокурорша, уже переставляя ногу с газа на тормоз, но еще не начиная тормозить.
— Ну и что же, что присяжный? Если присяжный, то он что же, не человек? Да мы выпьем только и поговорим, что ты испугалась-то? Тебе же нужен с ними контакт? Вот ты его сейчас и поимеешь.
Понедельник, 3 июля, 20.30
По пути домой присяжный Ивакин не удержался и, изменив маршрут, завернул в зал игральных автоматов неподалеку. Уж очень ему хотелось такой телефон, как у Розы, а возможность найти на него деньги была только одна: выиграть. Сегодня ему везло, жетоны так и сыпались со стуком и звоном где-то в железном чреве однорукого бандита, толпившиеся за высоким стулом завсегдатаи и болельщики дышали в шею и одобрительно гудели.
— Пора снимать кассу, — посоветовал один из них, очевидно давно знакомый с Ивакиным, — Не спугни фарт.
— Рано, — сказал Шахматист, нажимая кнопки автомата и не отрывая глаз от барабана — там в окошечке вертелись какие-то геометрические фигуры и вишенки. — Мне много надо.
— Сколько?
— Восемьсот баксов.
— Ого! — уважительно сказал болельщик, тоже не отрывавший от барабана глаз. — Столько здесь не заработаешь. Это в рулетку надо.
— Знаю, — сказал Шахматист, выгребая из кассы автомата еще груду жетонов.
Понедельник, 3 июля, 21.00
— Между нами, ты ему нравишься, — говорил Тульский, увлекая Эльвиру, которая несла китель в руках, на второй этаж по темноватой и давно не ремонтированной лестнице. — Тем более важно найти с ним контакт и его убедить. Нас как учили? Дело прежде всего! Любой ценой.
Он уже звонил у дверей квартиры Зябликова, в другой руке у него был пакет, а в нем звенели две большие бутылки водки и тренькали консервные банки. Зябликов открыл, не спрашивая кто, человек он был не робкий, хотя держался рукой за косяк: протез он дома сразу отстегивал и прыгал на костылях, чтобы дать своей культе отдохнуть, а вторая, пустая, штанина у него просто болталась в пяти сантиметрах от пола.
— Здорово, Рязань косопузая! — весело закричал Тульский, подпихивая прокуроршу в дверь, чтобы не оставить им обоим времени для неуместного жеманства.
— Ну, проходите, — сказал Зябликов и запрыгал на костылях в кухню. Если он и материл сейчас про себя боевого товарища, то внешне не показал этого никак.
Кухня у бывшего майора была холостяцкая, но удобно устроенная и чистая, а что было у него в комнате, Эльвира могла только догадываться, тем более что, судя по обстановке, жил Зябликов в основном именно в кухне. Во всяком случае, здесь, а не в комнате стояли на полке над уютно потертой оттоманкой зачитанные книжки, в том числе строевой устав Вооруженных сил, подгоревший с обреза у одного угла, и висели старые фотографии — некоторые, чаще армейские, где много народу, были в рамках, а другие просто пришпилены булавками к старому ковру.
Тульский, как всякий настоящий опер, прекрасно чувствовал паузу, когда она бывает нужна, а когда недопустима. Он уже мельтешил вокруг стола, доставая и разливая в стаканчики водку, вовлекая в эту деятельность прокуроршу, которая уже тоже послушно резала колбасу. Тульский тем временем восклицал и крякал, трещал что-то подходящее к делу, но ничего не значащее.
— Ну, со свиданьицем! — сказал он наконец членораздельно, уже каким-то другим голосом, как бы давая понять, что вот теперь можно и им тоже поговорить, — За встречу, десант! Давно я у тебя не был в берлоге. Вздрогнули!
Поскольку, как обнаружилось, все они уже сидели вокруг стола со стаканами в руках, причем прокурорша кокетливо размещалась на оттоманке, им ничего не оставалось, как выпить. «Между первой и второй перерывчик небольшой! — не давал вздохнуть Тульский. — За прекрасных дам, мужчины пьют стоя!» Тут он, может, и переборщил, потому что Зябликову, чтобы встать, пришлось опереться о стол, и прокурорша непроизвольно посмотрела на его пустую штанину, которая болталась сантиметрах в пяти от пола. Потом она подняла глаза и встретилась взглядом с Майором, который, со стаканом в руке, тоже начал поднимать глаза, чуть задержавшись в распахнувшемся вороте ее белой блузки. Взгляды их встретились, Старшина как будто спрашивал прокуроршу, зачем она здесь, недоумевая, но, в общем, и не протестуя. Зачем, зачем… Затем!
Они чокнулись и выпили. Вот теперь пора было сделать ту самую паузу и поесть. Но она не должна была слишком затягиваться.
— Смотри-ка, Эльвира, а вон он я! — сказал Тульский, заставляя прокуроршу чуть откинуться и полуобернуться, чтобы разглядеть фотографию. — Вон- вон, во втором ряду, узнаешь? Еще молодой, и плеши не было. Это что, Ведено?
— Почему Ведено? — сказал Зябликов, тоже разглядывая групповую фотографию на фоне танка и развороченных, ослепших пятиэтажек на заднем плане. — Грозный это, девяносто шестой год, там внизу написано.
Букву «г» он по-рязански произнес как «х», и прокурорше стало смешно.
— Ну да, верно, — согласился Тульский, распечатывая вторую бутылку, — Вот были времена. Ладно, давайте теперь за тех, кого с нами нет…
Они выпили еще не чокаясь, теперь водка шла в охотку, и прокурорша от них не отставала, а закусывать что-то никому совсем и не хотелось.
— Так, давай дальше, — сказал Тульский, привстав и отстраняя прокуроршу за плечо, чтобы разглядеть следующую фотографию у нее за спиной, — Так, это мы пропустим, это что-то интимное…
О! Майор Зябликов! Так это же она и есть, это ведь госпиталь в Слепцовске, вот и ты на костылях еле дышишь, а вот же…
Зябликов сделал страшное лицо, и Тульский захохотал. Прокурорша не поняла причину этого смеха, она изогнулась спиной к ним, разглядывая порыжевшую любительскую фотографию, которая была приколота булавкой к ковру и уже чуть коробилась с краю. На ней во дворе сероватого одноэтажного строения, похожего скорее на коровник, стояли, видимо, раненые. Кто на костылях, кто уже без руки, кто с повязкой — осклабившиеся военные лица, а в середине без тени улыбки позировала статная докторша в белом халате, едва сходившемся на высокой и пышной груди. Эльвира тоже непроизвольно поправила вырез блузки, а хозяин сказал:
— Ну ладно, наливай. За победу, что ли…
Они выпили по пятой, уже опорожнив наполовину и вторую бутылку, и дама попросила закурить. Зябликов чувствовал радостно, что его забирает, — наверное, что-то
