он против ужина в моем номере. Он сразу же понял, что я старалась ради него.
— Если ты полагаешь, что я проявлю себя настоящим стоиком и откажусь от приглашения, ты ошибаешься.
Во всяком случае, мы оба понимали, во что ввязываемся.
— Как самочувствие? — поинтересовался Якобек, когда мы покончили с едой. Атмосфера в комнате вдруг стала очень напряженной.
Я положила салфетку на стол.
— Отличное.
— Мы впервые ужинаем вдвоем…
— Это прекрасно, но я почемуто нервничаю.
— Ты чересчур все усложняешь. Лично я люблю простоту. — Он едва заметно улыбнулся и указал на пустую тарелку. — Когда я голоден, то так и говорю. — Он произнес эти слова так, что я занервничала еще сильнее. — Когда я смотрю на тебя, я умираю с голода.
В эту минуту я вдруг почувствовала, что принадлежу ему. Якобек подстерег меня там, где я жила, дышала, где мне не приходилось думать. Я словно услышала шепот Большой Леди: «Он — твое счастье, и ты его заслужило».
— Джейкоб!.. — простонала я.
Он привстал в кресле, я поднялась ему навстречу…
И тут в дверь постучали.
На пороге стояли Эдди и Дэвис. Эдди явно только что плакала. Дэвис выглядел рассерженным. За ними маячили Люсиль и ее агенты. Они устало кивнули нам. — Я достаточно погостила у матери, спасибо, — заявила Эдди. — Теперь мы можем ехать домой.
Понадобилось около трех часов задушевных разговоров, чтобы с языка Эдвины сорвалась маленькая бомба. Сначала она была очень осторожной и задавала самые простые вопросы, как любая мать. Соблюдает ли Эдди диету, как она спит, хорошо ли себя чувствует и понравился ли ей гинеколог, которого она посещает в Атланте? Между прочим, этого доктора Эдди рекомендовала я — врач была моей подругой.
«Да, все в порядке, — отвечала Эдди. — Я хорошо питаюсь, отлично сплю, замечательно себя чувствую».
И тут Эдвина потеряла бдительность и сказала:
— Я знаю, что твой гинеколог — садоводлюбитель. Именно так она познакомилась с Хаш. Это было в то время, когда Хаш руководила мастерской Общества садоводов штата…
При этих словах Эдди застыла.
— Откуда тебе это известно, мама, если вы с Хаш почти не разговаривали?
— Ну, я, право, не помню… Наверное, ты мне сама об этом рассказала, детка. Такая забавная история…
— Я точно помню, что не рассказывала тебе ничего подобного! Господи, мама, неужели ты собрала информацию и о моем враче? Ты провела очередное расследование? Ты попрежнему шпионишь за мной?
Эдвине ничего больше не оставалось, как признаться.
Мне было ее почти жаль. Если не считать того, какую ночь мы с Якобеком упустили, ведя грузовики обратно в Джорджию, вместо того чтобы утолить голод наших сердец…
Глава 15
Примирение между Эдди и ее матерью не состоялось, и жизнь в Долине снова вошла в свою непривычную колею. Ни Якобек, ни я больше не отважились вспоминать о том, что едва не произошло в Вашингтоне. Нам обоим казалось просто неприличным быть счастливыми, когда несчастливы наши дети. Потом возобладали более разумные мысли, и я сказала себе, что Эдвина спасла нас. Ни Якобек, ни я не смогли бы найти благополучного выхода из сложившейся ситуации. Якобек не был фермеромсадоводом. Я была и навсегда им останусь. Он двадцать лет ездил по миру и жил запасами своего вещмешка. А я приросла корнями к одному месту.
Но относиться лучше к Эдвине я не стала. Всетаки она отняла у нас эту ночь.
Якобек ничего мне не сказал, да и не обязан был ничего говорить. Он с мрачной решимостью грузил яблоки, командовал последней осенней стрижкой газонов, вставал на заре и возвращался поздно вечером. Он работал больше любого на ферме, за исключением меня, и произвел неизгладимое впечатление на моих родственников. Но Якобек работал не для того, чтобы расположить их к себе. Он делал это для того, чтобы забыть ту ночь, которую мы упустили. Я занималась тем же самым.
Обычно во время осеннего сезона «Ферма Хаш» принимала в будние дни по пятьсот посетителей, две тысячи по субботам и тысячу по воскресеньям. Благодаря свалившейся на нас известности ферму посещали около двух тысяч ежедневно и по пять тысяч каждую субботу и каждое воскресенье. Прибыли оказались огромными, работа — невероятно тяжелой. Мэри Мэй, которая до сих пор избегала Якобека и все еще злилась на меня, продолжала играть свою роль в этом шоу, эксплуатируя известность Эдди Джекобс Тэкери. Эдди не обращала внимания на свою популярность, оборачивающуюся прибылью для фермы. Дэвис мрачно делал вид, что ничего особенного не происходит, и по вечерам часами сидел за компьютером в их с Эдди спальне. Они оба разрабатывали бизнесплан, который, по их мнению, должен был вывести нашу ферму на новую орбиту в следующем тысячелетии. Днем Дэвис грузил кондитерские изделия в грузовики, пока Эдди делала пончики, пироги и яблочную соломку. При этом ее по утрам тошнило, но она завоевала расположение всех моих родственников. Она оказалась доброй и умной девушкой.
Об Эдди много говорили в округе Чочино, и, несмотря на все мои усилия лишить наши отношения финансовой подоплеки, благодаря ей в кассу потекли деньги.
— Я ничего не имею против того, что мое имя приносит вам прибыль, — мягко сказала мне Эдди. — Это само собой разумеется.
— Но я возражаю! — ответила я. — Ты моя невестка…
Эдди обняла меня, а я обняла ее.
Влияние Эдди на жизнь округа дошло до меня в полной мере на ноябрьском заседании торговой палаты округа Чочино. Оказалось, что наши ресторанчики, небольшие гостиницы и все магазины удвоили свои доходы благодаря любопытным, желавшим своими глазами посмотреть на дочь президента США.
Таким образом, Эдди получила ключи от нашего округа — вместе с грамотой в рамке, в которой жители округа благодарили ее за то, что она открыла нас всему миру.
— Вы оказали мне высокую честь, — с милой улыбкой сказала Эдди двум сотням жителей округа, собравшимся в церкви, — но я всего лишь делала пончики.
Все засмеялись и зааплодировали, а Дэвис просиял. Люсиль и ее команда наблюдали за происходящим с хоров, словно вооруженные ангелы. Якобек в вельветовых брюках и коричневой кожаной летной куртке сидел рядом со мной, ловя на себе любопытные и недоброжелательные взгляды. Когда Бернард Далиримпл, мой друг и бизнеспартнер, мужчина приятный, умный, но маленького роста, нагнулся ко мне и прошептал:
— Ты отлично выглядишь, позвони мне, — Якобек медленно повернулся и уставился на него.
Бернард сел на свое место и громко сглотнул. И, да поможет мне господь, я была этому рада.
Чем больше я влюблялся в Хаш, не слишком надеясь на то, что нам удастся преодолеть каньон семейных обязанностей и бремя примеров для подражания, каковыми мы пытались выглядеть, тем больше мне хотелось сфотографировать ее. Одной фотографии, спрятанной в моем бумажнике, мне было недостаточно. Хаш была такой… Я долго вспоминал и всетаки вспомнил немного старомодное слово «щедрая». Мне всегда нравился язык старых книг, галантные разговоры, элегантные, вежливые выражения. Я попрежнему пытался спастись от холода, воздвигая вокруг себя стены из цинизма и невозмутимости. Но я знал, что рано или поздно, когданибудь или сейчас, мне придется открыться для чегото или когото невероятно теплого. Хаш…
— Что ты делаешь? — спрашивала она в амбаре, в саду, а иногда окликала меня с крыльца дома.
— Фотографирую тебя. Я фотографирую здесь всех и все. Но ты — моя любимая модель. — Я помолчал. — Ты и козленок.
Мы могли шутить над самими собой, и это очень облегчало нашу жизнь.
