«Пригвождена к позорному столбу Я все ж скажу…»
Пригвождена к позорному столбу, Я все ж скажу, что я тебя люблю. Что ни одна до самых недр — мать Так на ребенка своего не взглянет. Что за тебя, который делом занят, Не умереть хочу, а умирать. Ты не поймешь, — малы мои слова! — Как мало мне позорного столба! Что если б знамя мне доверил полк, И вдруг бы ты предстал перед глазами — С другим в руке — окаменев как столб, Моя рука бы выпустила знамя… И эту честь последнюю поправ, Прениже ног твоих, прениже трав. Твоей рукой к позорному столбу Пригвождена — березкой на лугу Сей столб встает мне, и не рокот толп — То голуби воркуют утром рано… И все уже отдав, сей черный столб Я не отдам — за красный нимб Руана! «Ты этого хотел. — Так. — Аллилуйя…»
Ты этого хотел. — Так. — Аллилуйя. Я руку, бьющую меня, целую. В грудь оттолкнувшую — к груди тяну, Чтоб, удивясь, прослушал — тишину. И чтоб потом, с улыбкой равнодушной: — Мое дитя становится послушным! Не первый день, а многие века Уже тяну тебя к груди, рука Монашеская — хладная до жара! — Рука — о Элоиза! — Абеляра. В гром кафедральный — дабы насмерть бить! — Ты, белой молнией взлетевший бич! 19 мая 1920, Канун Вознесения
«Сей рукой, о коей мореходы…»
Сей рукой, о коей мореходы Протрубили нá сто солнц окрест, Сей рукой, в ночах ковавшей — оды, Как неграмотная ставлю — крест. Если ж мало, — наперед согласна! Обе их на плаху, чтоб в ночи Хлынувшим — веселым валом красным Затопить чернильные ручьи! 20 мая 1920
«И не спасут ни стансы, ни созвездья…»
И не спасут ни стансы, ни созвездья. А это называется — возмездье За то, что каждый раз,
