Невольно замедляя шаг— Идти смелей как бы не вправе —Я шла, прислушиваясь, какСкрежещет гравий.Скрип проезжающей арбыБез паруса. — Сквозь плющ зеленыйБлеснули белые столбыБалкона.Была такая тишина,Как только в полдень и в июле.Я помню: Вы лежали наПлетеном стуле.Ах, не оценят — мир так груб! —Пленительную Вашу позу.Я помню: Вы у самых губДержали розу.Не подымая головы,И тем подчеркивая скуку —О, этот жест, которым ВыМне дали руку.Великолепные глазаКто скажет — отчего — прищуря,Вы знали — кто сейчас грозаВ моей лазури.От солнца или от жары —Весь сад казался мне янтарен,Татарин продавал чадры,Ушел татарин…Ваш рот, надменен и влекущ,Был сжат — и было все понятно.И солнце сквозь тяжелый плющБросало пятна.Все помню: на краю шэз-лонгСоломенную Вашу шляпу,Пронзительно звенящий гонг,И запахТяжелых, переспелых розИ складки в парусинных шторах,Беседу наших папиросИ шорох,С которым Вы, властитель дум,На розу стряхивали пепел.— Безукоризненный костюмБыл светел.
28 июня 1914
Его дочке
С ласточками прилетелаТы в один и тот же час,Радость маленького тела,Новых глаз.В марте месяце родиться— Господи, внемли хвале! —Это значит быть как птицаНа земле.Ласточки ныряют в небе,В доме все пошло вверх дном:Детский лепет, птичий щебетЗа окном.Дни ноябрьские кратки,Долги ночи ноября.Сизокрылые касатки —За моря!
