Вал горбовой, верблюжий, Дых огневой, угарный. Сидит Егор на службе Верхом, а волк — на парне. Так Троицей святой и прут: Солдат-крылат, Егор и плут, Среди волны багровой — Уродом трехголовым. Сидит Егор — и сам не рад: Что за солдат такой крылат? Что за река ведьмиста? Что за вода пениста? А волк-то вторит шепотком: «Добро б с хвостом, — а то с крылом! А где таки берутся? Что за страна нерусска?» Все круче вал, все пуще вой, Уж полдороги за спиной. Вдруг как взревут, завóпят: — «Нe доверяй! Потопит!» Молчит Егор, не дует в ус, Надвинул на глаза картуз. (Эх, завралась, бесовка! Еще и нет — усов-то!) Как сквозь войну-идут-сквозь строй, Уж полпути прошли с верстой, Вновь рев тысячеустый: «Остерегись! Упустит! Не по волнам шагаешь, — стой!» Сорокоустовой тоской Вся хлябь взмелась, не валом Вал — пропадом-провалом! А путь-то — в те поры — свершен. Уж до земли — аршин с вершком. Вдруг крик такой унылый: — Оборотись! Поми — и — луй! Пилами пилют! Вилами колют! Иглами очи Выколоть хочут! Как обернется простота! Чуть-што башки не сшиб с винта! Картуз с башки, черт-дьявол — с уст, Сам в воду, добывать картуз! Тут бы и шах ему и мат, Каб не солдат-таков-крылат Без всякого усилья Не подхватил на крылья. А тот, картуз [кулак] прижав к груди: «Куда сказал — туда веди! Нет для меня величья, Коль кто на помощь кличет». Ворчит солдат: «Ишь, лоботряс! Все три статьи нарушил враз! Взглянь за твою за жалость, Что с картузом-то сталось!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Как позолоченный картуз! Блеск-пыл-жар-вар неистов! Вот так вода огниста! Тут по плечу его капрал: «Ну . . . . ., — речет, — не врал! Кем звался — тот и есть ты, Из дела вышел с честью. Кто на призыв молчит: спаси! — Тот к нам не со Святой Руси,
