промежутке между его смертью как Великого царя и последним перевоплощением в образе Фини он сначала успел побыть чудовищным крокодилом, а затем — Муаной Лизой — самым зловещим львом-людоедом за всю историю Восточной Африки, хищником, погубившим не менее трехсот человеческих жизней. И именно в тот самый день двадцать пять лет назад, когда Флинн впервые ступил на берег в Порту-Амелии, в Софале был убит Муана Лиза. Это было известно всем, и после такого лишь последний идиот мог бы позволить себе продемонстрировать хоть малейшее пренебрежение в адрес Фини. Так что уважение, выказанное Флинну в нынешнем приветствии, было неудивительным.
Флинн узнал одного из мужчин.
— Лути! — радостно воскликнул он. — Это ты, драная гиена!
Расплывшись в улыбке, Лути с готовностью качнул головой, довольный, что Флинн как-то выделил его.
— Мохаммед, — обратился Флинн к своему верному спутнику, — где ты его нашел? Мы недалеко от его деревни?
— В одном дне пути.
— В какую сторону?
— На север.
— Тогда мы на португальской территории! — радостно воскликнул Флинн. — Значит, нас отнесло за Рувуму.
Река Рувума служила границей между Португальским Мозамбиком и Германской Восточной Африкой. Оказавшись на португальской территории, Флинн уже мог чувствовать себя в полной безопасности от немцев. Все предпринимаемые ими усилия по его экстрадиции оказывались безуспешными, так как у Флинна было некое «соглашение о сотрудничестве» с комендантом, а через последнего и с самим генерал- губернатором в Лоренсу-Маркеше. Попросту говоря, эти двое являлись его негласными компаньонами, ежеквартально получавшими сведения о его доходах и имевшими определенный процент с прибыли.
— Можешь расслабиться, Басси, малыш. Здесь-то старик Фляйшер нас не тронет. А денька через три-четыре мы уже будем дома.
Конечным пунктом первого отрезка их маршрута была деревня Лути. Покачиваясь в машиллах — своего рода носилках типа гамака, свисавшего с длинного шеста, который размеренной трусцой несли четверо людей Лути, — Флинн и Себастьян благополучно попали из прибрежных низин в холмистую местность буша.
Носильщики машилл пели на бегу, и сочетание их глубоких мелодичных голосов с мерным покачиванием ввело Себастьяна в состояние глубокого умиротворения. Время от времени он засыпал. Там, где тропинка оказывалась достаточно широкой, давая возможность машиллам двигаться рядом, они болтали с Флинном, а потом он снова смотрел на меняющийся по дороге пейзаж и наблюдал за жизнью животных. Она была гораздо интереснее, чем в лондонском зоопарке.
Каждый раз, обнаруживая для себя что-то новое, Себастьян окликал Флинна для разъяснений.
На полянках и опушках бродили стада золотисто-коричневых импал — изящных, хрупких созданий, с любопытством наблюдавших за ними большими, широко раскрытыми глазами.
Полчища цесарок, подобно теням, брошенным на землю темными тучами, трещали и чирикали по берегам водных потоков.
Крупные желтые канны с короткими рожками и раскачивающимися подгрудками царственно трусили по кромке буша, словно живой бордюр.
Черные и лошадиные антилопы, темно-пурпурные водяные козлы с идеальными белыми кругами на заду, буйволы — здоровенные, черные, грозные, жирафы, изящные серны, стоявшие желто-коричневыми статуэтками на булыжных холмиках, — повсюду кипела жизнь во всех ее проявлениях.
Некоторые деревья казались настолько странными и необычными, что Себастьян вряд ли даже мог подозревать об их существовании. Разросшиеся, точно разбухшие баобабы под пятьдесят футов в обхвате, похожие на доисторических монстров, с их причудливых ветвей свисали продолговатые плоды, наполненные мучнистой мякотью. Попадались целые леса дерева мсаса, его листья — в отличие от привычно зеленых — были розового, шоколадного и красного цветов. Хинные деревья высотой около шестидесяти футов с ярко- желтыми стволами сбрасывали кору наподобие змеиной кожи. Рощи мопане с густой листвой отливали на солнце зеленым металлом. Лианы, точно длинные серые черви, поднимались из зарослей джунглей по берегам рек и свисали кольцами и гирляндами среди фиговых деревьев и древовидных папоротников.
— А почему не видно слонов? — поинтересовался Себастьян.
— Месяцев шесть назад мы с ребятами здесь поработали, — отозвался Флинн. — Думаю, они ушли отсюда — возможно, на север, за Рувуму.
Ближе к вечеру они спустились по каменистой тропке в долину, и Себастьян впервые увидел поселение людей. В низинах долины на участках неправильной формы земля была обработана, и на плодородном черноземе виднелись зеленые всходы проса, а на берегу небольшой речушки стояла деревня Лути. Неопрятные на вид хижины из травы формой напоминали пчелиные ульи, возле каждой стояло круглое строение типа амбара, на стойках, с глиняными стенами. Хижины располагались условным кругом, в центре которого было свободное пространство с хорошо утоптанной босыми ногами землей.
Вся деревня — триста душ — вышла встречать Флинна: от ковылявших стариков с седыми головами, обнажавших в беззубой улыбке десны, до младенцев, пристроенных на обнаженных бедрах матерей и, точно большие черные улитки, прицепившихся ртом и руками к кормящей груди.
Сквозь радостно улюлюкающую и хлопающую в ладоши толпу Флинна с Себастьяном пронесли к хижине вождя, где они вылезли из машилл.
Флинн и старый вождь тепло приветствовали друг друга: Флинн — в благодарность за уже оказанные любезности и в расчете на новые, а вождь — отдавая должное репутации Флинна, а также за то, что где бы Флинн ни побывал, он неизменно оставлял после себя горы хорошего красного мяса.
— Ты пришел охотиться на слонов? — поинтересовался вождь, с надеждой глядя на его ружье.
— Нет, — покачал головой Флинн. — Я возвращаюсь издалека.
— Откуда?
Прежде чем ответить, Флинн многозначительно посмотрел в небо.
— Издалека.
По толпе прокатился благоговейный ропот, и вождь понимающе кивнул. Всем было ясно, что Фини определенно ходил пообщаться со своим alter ego Мономатапой.
— Ты долго пробудешь в нашей деревне? — вновь с надеждой в голосе спросил вождь.
— Я останусь только на эту ночь. Я уйду на рассвете.
— А! — В голосе вождя послышалось явное разочарование. — Мы собирались подарить тебе танец. Мы знали, что ты идешь, и мы готовились.
— Спасибо, нет. — Флинн знал, что «танец» мог растянуться на три-четыре дня.
— Мы сделали много пальмового вина, и оно уже готово. — Этот довод вождя сразил Флинна наповал, точно удар носорога: он уже много дней оставался без алкоголя.
— Друг мой, — произнес Флинн, чувствуя, как от предвкушения у него из-под языка уже брызжет слюна, — я не могу остаться на твой танец, но я выпью небольшую калебасу [17] вина в знак любви и уважения к тебе и твоей деревне. — Тут он повернулся к Себастьяну. — На твоем месте я бы даже не стал это пробовать, Басси, — самая настоящая отрава.
— Пожалуй, — согласился Себастьян. — Пойду на реку, помоюсь.
— Давай-давай, — отозвался Флинн, нежно поднося к губам первый сосуд с вином.
Поход Себастьяна к реке напоминал римское шествие. Вся деревня, выстроившись на берегу, с неподдельным интересом наблюдала за его несколько скованным омовением, и когда дело дошло до трусов, послышался всеобщий благоговейный вздох.
— Буана Манали, — раздалось хором. «Повелитель красной тряпки». Так они и звали его впоследствии.
На прощание вождь подарил Флинну четыре калебасы пальмового вина и попросил его о скором возвращении, с ружьем.
Они шли весь день, когда же остановились на ночь, Флинн после пальмового вина едва мог что-то соображать, а Себастьян весь дрожал, безудержно стуча зубами.