работу, он набрал телефон редакции, где трубку подняла журналистка, принимавшая его первую работу. Теперь, после выхода последнего предвыборного номера газеты, бороться и переживать было бесполезно. Лично для себя Вадим объяснил отсутствие его статьи обычным непрофессионализмом главного редактора газеты, который собственноручно получил по Интернету этот материал. Но у Яны, так звали журналистку, он поинтересовался, почему же все-таки его не напечатали в сегодняшнем номере.
— Наверное, не было места! — предположила девушка.
— Но ведь на целую страницу вы разместили «Календарь посадки овощей на 2005 год»! Неужели в последнем перед выборами номере этот календарь важнее статьи, которая просто была продолжением позавчерашних теледебатов?
Яна не читала статьи и не знала про ее существование, но тут же найдя материал в компьютере, заверила Вадима, что немедленно поместит его в Интернете.
— Вы ведь ее еще не читали!
— Я же знаю, как Вы пишите! Сейчас все сделаю!
В размещении статьи на сайте газеты Вадим не видел никакого смысла. Его статья была рассчитана на самых обычных людей, которые не ходят в Интернет-клубы, да и компьютерами не владеют, но могут позволить себе купить газету за тридцать копеек. А через три дня он узнал, что и киевская газета оставила без внимания его материал. Но это его не удивило и не расстроило. Вадим уже успокоил свою совесть тем, что приложил все усилия для победы своего кандидата в третьем туре выборов. Что же касается равнодушия редакторов, то пусть это будет на их совести. Ведь, в самом деле — не может же он один бороться с целым светом.
Неделя закончилась воскресеньем, когда была поставлена последняя точка в такой продолжительной и нервной выборной кампании. Все кто мог — проголосовали. Кому суждено было победить, тот победил, остальные проиграли.
Так совпало, что именно в этот день у Андрея умер дедушка. Все подготовили на удивление быстро, и в полдень следующего дня Вадим подъехал к самому выносу. Покойный Михал Михалыч был последним из старшего поколения семьи Беловых. Высохший, сгорбившийся старичок всю жизнь провел в работе от рассвета до заката, и в семье его в шутку называли муравьем. Сегодня дети и внуки в последний раз целовали этого добрейшего человека и великого труженика, перед тем как четверо, всегда кажущихся бездушными в своей спешке, рабочих профессионально грубо вколотили в крышку несколько гвоздей и опустили гроб с телом несчастного старика в глинистую яму, такую же мягкую в своей глубине, как и летом.
Пока засыпали землю, Вадим сходил на могилу своей мамы, которая была в двухстах метрах от этих похорон. Он любил бывать здесь. Особенно летом, когда можно подольше посидеть и поговорить с ней. Однажды Вадим даже задремал за столиком у могилы, соседствующей с маминой. Тогда он принес с собой бутылку вина, которое они вместе пили в последний раз перед ее смертью, и сам выпил ее, а вернее — с мамой. Когда он приходил к ней, то здоровался, словно с живой, рассказывал о своих новостях, гладил землю, под которой как под одеялом спрятано было ее лицо. Сегодня он рассказал о Михал Михалыче. Наверняка, где-то там они с ним уже встретились.
Поистине, понедельник этот не был обычным. В первой его половине Вадим пил на похоронах человека, которого знал всю жизнь, а к вечеру уже накрывались столы в офисе — сегодня фирма отмечала Новый год. Расстояние между этими двумя событиями равнялось пяти минутам ходьбы через театральную площадь. Андрей с Наташей и родителями после столовой приглашали Вадима домой продолжить поминки, но он вежливо отказался, хотя язык не повернулся назвать настоящую причину своего ухода; но на следующий день он с горечью подумал, что лучше бы продолжил поминать, чем попал на этот Новогодний праздник.
Во вторник утром Вадим на работу не пошел. Накануне, в течение праздника приехавший на фирму Корнеев (он редко бывал в этом офисе) постоянно поддевал его по поводу оранжевых настроений. Ему было известно о газетных статьях и о революционной активности Вадима, и чем больше выпивалось водки, тем сильнее обострялись претензии. Поначалу Вадим отшучивался, пытаясь перевести разговор с политической темы на новогоднюю, при любой возможности выходил в холл потанцевать и поучаствовать в конкурсах, чтобы своим присутствием не провоцировать хмелеющего руководителя, но как только возвращался за стол, снова становился центром Корнеевских колкостей. И после очередного тоста тот вдруг заявил, что Вадим не имел права, не посоветовавшись с ним, принимать каких-либо политических решений, тем более писать статьи в газету.
— Евгений Николаевич, разве я должен спрашивать разрешения на свой политический выбор?
— Конечно, ты же у меня работаешь!
Это было то заявление, предполагая которое Вадим ни разу с марта месяца не поднял вопрос о своем официальном трудоустройстве. Он знал, что Корнеев, привыкший руководить, не станет прислушиваться к его личному мнению. Он догадывался, что хозяин фирмы вряд ли разделяет его политические симпатии. Он никогда не собирался дискутировать с ним на эту тему, но получилось так, что этот разговор все же состоялся, и состоялся на глазах у всего коллектива. Вадим был загнан в угол последним заявлением Корнеева, и ему пришлось принимать бой.
— Если Вы припомните, Евгений Николаевич, я не получал на фирме зарплату и у Вас тоже не брал денег!
— Но ты сидишь в моем офисе, где все мое, и столы, и телефоны! — раздраженно заметил Корнеев.
— Да, это так, но это не может влиять на политические симпатии. И я не могу понять, почему Вас так раздражает мой выбор. Вы читали мои статьи?
— Нет, и не собираюсь! Ты ничего не знаешь о тех, кого поддерживаешь! Ты понятия не имеешь о Денисове, который станет губернатором в случае вашей победы!
— Так расскажите мне! Может, я напишу еще что-нибудь интересное.
— Не собираюсь я ничего тебе рассказывать!
— Это Ваше право.
Вадим заметил вскипевшую в Корнееве ярость, спровоцированную немыслимой дерзостью какого-то пацана, и понял, что ему никогда не простят этих слов, сказанных при всем коллективе, с неохотой наблюдавшем за развитием событий.
Вадим ясно осознал, что ему не стоит более появляться в офисе Корнеева, и особенно пожалел о своей несдержанности утром, когда отрезвел. Тяжелый осадок остался на душе от того, что подобные споры могут возникать только под воздействием спиртного, и если бы они или хотя бы он не был пьян, то этого разговора легко можно было избежать, а следовательно, и всех последствий, с ним связанных. Вадима очень тревожило — не отразится ли вчерашняя ссора с Корнеевым на его друге.
Саша позвонил уже после обеда и пригласил Вадима съездить вместе в автомастерскую. Когда они сели в машину, Вадим спросил, не навредил ли он ему вчерашним своим спором и сказал, что не будет больше приходить в офис.
— Да, Корнеева сильно задело, когда ты сказал о деньгах, тем более при всех.
— Не я начал этот разговор. Ты видел, что он весь вечер цеплял меня, и я несколько раз переводил все в шутки и тосты. Если бы он хотел нормально со мной поговорить, то мог бы сделать это с глазу на глаз в кабинете. Он сам не стеснялся коллектива, насмехаясь над моим оранжевым выбором, а я не смог промолчать. Хотя, конечно, если бы я был трезв, то вообще не стал бы с ним спорить, а предложил перенести эту беседу назавтра. Но, что сказано — то сказано! Теперь мне только остается собрать в офисе свои бумаги и вещи.
— Ничего, сделаем офис у тебя дома. Телефон есть, купим завтра компьютер, и будешь работать на диване.
— Да, только чем я буду заниматься?
— Придумаем что-нибудь.
На следующий день они действительно купили подержанный компьютер, и у Вадима появилась возможность продолжать писать, не выходя из дому. Хотя теперь, после третьего, окончательного тура выборов он не совсем ясно представлял себе дальнейшее участие в революции, которая завершалась. Зато остро встал вопрос о заработках, тем более, когда первого января Анна раньше обычного вернулась с
