подпрыгиваю, споро выскочив из шока.
Оказывается – Ррри…
«Есть, есть ещё энергия в накопителе старого бластера!», – констатирую я, когда рычащая Бабуля, не обращая на меня ни малейшего внимания, едва по ходу не раздавив, скачет из пролома в пещеру. И безо всякого там петтинга пристыковывается в фантастический «хоровод».
«Да—а уж, – думаю я. – Во, главное отличие так называемых разумных животных от просто животных. Нам для занятий сексом не обязательно нужен уготованный Матерью Природой естественный партнёр. Достаточно „орудия“ сексуального удовлетворенья. Разумные создают вокруг себя искусственную среду даже в этом. Потому что, уроды мы этакие, кроме продолженья рода придумали себе на голову всякие эфемерные философские категории типа „смысла жизни“, „поиска бога“, „познания бытия во всех проявлениях“, и тому подобные страсти—мордасти».
Да—а уж, вот это я попа—ал… угораздило же!
На ослабевших, с дрожащими коленками, ножках уползаю в тень, обратно в проход. Смех и грех, но – самое поразительное, что я испытал самое что ни на есть сексуальное возбуждение. Пусть мгновенное и тотчас опавшее, но – острое… Дожился. Настолько уподобился кирутианскому образу мышления и варианту восприятия мира, что сам сделался почти кирутианцем. Не—ет, надо срочно припадать «к корням», испивать из собственного «истока»…
Чтобы успокоиться, за ближайшим поворотом изнеможенно съезжаю по стеночке спиной, умащиваюсь на корточки, в традиционной степной позиции. Трясущимися ручонками добываю из предплечного кармана пачечку синтодоловых, переливающуюся всеми цветами радуги, прямо как наша степь в пору цветенья разнотравья.
На знакомой с детства пачке – «циклически» подмигивающий, лихо подкуривающий и затем смачно затягивающийся Мальборченко. Сам—то я практически не курю, держу «на всяк выпадок», для покупателей. Но в этот момент – удержаться не способен.
Закуриваю, немножко прибалдеваю и внезапно (ох уж эти рычащие всхлипы, несущиеся из—за поворота!) вспоминаю, как стал когда—то мужчиной, в чисто физиологическом смысле этого слова.
Было это… дай Вырубец, Охотник—на—дхорров, памяти—то… уж как двадцать третий год тому назад. Повезёт, ещё примерно столько же полетаю, поторгую, полюблюсь…
Остался б я дома, на ридному Стэпу, жил бы та не тужил минимум лет до ста двадцати, как нормальному человеку и положено. Если бы вдруг не оказался долгожителем, или если бы дхорра не повстречал раньше срока, и дхорр подлый меня бы одолел, побрал, стёр, изъял…
Дхорр… У нас в степи встречи с дхорром имеют лишь два варианта развития «сюжета»: или ты его, или он тебя. Увидеть «мелькнувшую спину дхорра» невозможно. Те, кто увидел, либо заполучают трофейную шкуру, либо никому уже никогда не расскажут, что повидали дхорра… Ещё никто никогда не взял дхорра живьём.
С незапамятных времён нарицательным стало название этого монстра, кошмара из снов для детей и ужасной реальности для взрослых Стэпа. Дхорр превратился в некую почти демоническую, мистическую сущность… проклятье скотоводов, персонаж самых страшных сказок, фольклорное олицетворение Зла, чудовище полумифическое для тех, кто не видал его, и эпицентр кошмаров тех, кто повидал и выжил… Главная и постоянная степная опасность. Вечно таящаяся, крадущаяся смерть, и она всегда, неотступно, постоянно рядышком с нами в степи, ночью и днём; демон, вечно скользящий в траве, и не дай Вырубец его увидеть… А ведь дхорр – вполне реальная зверюга, с плотью, кровью, шкурой, рогами, зубами, хвостом, когтями.
Я – видел его. Он похож на гигантское, до трёх—четырёх метров, животное из земного семейства горностаевых, но с рогами. Плавно, текуче передвигается, просто стелется в траве, неимоверно живучий, ловкий, быстрый, свирепый, невероятно умный (иногда сдаётся – РАЗумный…) и катастрофически изобретательный зверь.
В каком—то справочном файле я видел земного зверька—«хорька», его изображение и название породили у меня этимологическую догадку, а порывшись в файлах древних словарей, я подтвердил её. На земном древнеукраинском (от которого произошло вначале наречие системы солнца Великий Тризуб, а затем и «ридна мова» моей планеты), хорёк этот и вовсе звался – «тхорь»…
Ремень, спрятанный в моей каюте на самое дно рюкзака с вещичками, вывезенными ещё с незабвенного Стэпа, был мною сработан из хвоста дхорра. Которого я убил, будучи юношей восемнадцати лет от роду, но эта смертельно опасная встреча в степи – приключилась позднее.
А тогда, шестнадцатилетним безусым хлопчиком, поехал я как—то со старшими хлопцами большим караваном – «бричек», «бестарок» и «каталок» с дюжину, – в закупочный рейс. Аж в полк—центр ездили – за солью, противодигозной сывороткой, аккумуляторами и боеприпасами. Приехали, у рынка проипарковались. И покуда хлопцы по рядам шастали, выбирали да приценивались, отпросился я погулять. И догулялся…
Но аналитические выводы сделал уже после всего, а в тот день – было так.
Захожу в ресторан сети быстрого обслуживания «Вареник»; в больших сэлах таких заведений навалом, а в маленьких, сотски—центрах, нету; у нас, на хуторах и малых осэрэдках – тем паче. Я тогда ещё не бывал ни разу в крупных провид—центрах и трёх (на всю нашу планету) настоящих, больших городах, с сотнями хат (среди которых даже трёх—четырёх—пятиэтажные попадаются!). Не то знал бы, что «Вареники» – дешёвые массовые автоматические «рыгаловки». В сравнении с теми ж семейными «Галушками зи Смэтаною», солидно—шикарными буржуазными «Боржчами», элегантно—изысканными, богемными «Выно— Горилчаными Выробами» и фешенебельными, элитарными «Короваями».
Разгуливаю это я по вулочкам полк—центра и захожу, значит, в «Вареник», диво дивное, и первым делом лезу на второй (!!) этаж, что для меня – хлопчика глубоко—степного, – о ту пору явилось настоящим приключением. У нас же ж там, в малоосвоенной или вовсе целинной степи, занимающей четыре пятых территории планеты, ничего подобного просто НЕТ.
У нас там или намэты полусферические, кочевые, из металлопластового брезента, на манер куполков; или хатки осёдлые, все полуврытые, приземистые, с обтекаемыми крышами, от ветров боронящиеся, землянки скорее, а не дома…
Я когда спустя ещё три лета впервые в город попал, за тридесять степей придырчав на своём древнем трёхколёсном «арбе» поступать в Универ, так по первости чуть шею не вывихнул. Всё макитру задирал на «хмарочёсы» трёх—пятиэтажные, никак не понимал, какого беса громоздить этажи, когда повсюду вокруг – немеряно земель!.. Чего на моей планете хватает, так это целины. А человеков – наоборот, не хватает. На площадЯ размером с две земные Евразии – миллионов сто пятьдесят, всего лишь. Мало нас осталось…
Эпоха свитсмоукской оккупации до сей поры о себе напоминает. Геноцид захватчики—техноисламисты, нами прозванные «сладымарями», творили страшный. За ношение креста на кол сажали, всех насильно в технологианство обращали; за оселедец расстреливали; на косморусском и на близкородственном ему наречии Стэпа говорить категорически запретили; за произнесение вслух слова «Технолайно» на электростул сажали, гады железноголовые!
Свиней повывели напрочь, сволочи неомусульманские, а производство сала объявили государственным преступлением… Им с нас только—то и было надо: единорожье мясо, молоко, сметана, масло, сыры, яйца, и конечно же, шкуры дхорров… Признаки материальной и духовной культуры, уходящие корнями «в христианские и славянистские цивилизации» (по выражению оккупантов), – безжалостно уничтожались… Светило наше общее, жаркий Соняшник, спамоговорящие технолайнюки проклятые Стиллхоумом зовут, на спейсамерике «Стальным Домом» то есть.
Неудивительно для существ, родную планету Сладким Дымом обозвавших… Лично я до сих пор не уяснил, на кой чёрт им было столько органической пищи?! У них же там, на Технолайне (то есть Технодерьме, как мы исстари зовём соседнюю со Стэпом планету Свит Смоук, вонючую и загаженную), почти все от розеток, накопителей или батареек питаются!.. Их Технолайно – настоящий кибер—нужник, предел патологического «отехневения» цивилизации, избравшей металло—электронно—машинный, техногенный путь развития.
Да ещё и приправленный фанатичной свирепостью античеловечной неомусульманской этики!
Сладымари стёрли бы нас с лика Вселенной безвозвратно. Если бы не вызволивший нас из ненавистного ига десант наших единоверцев. Если бы не протянутая русичами чуть ли не с другого края Пределов, через
