В полночь ворота Бастилии отворились и гроб с телом маршала был отвезен в церковь Святого Павла, где шесть священников без всяких церемоний опустили его в яму.
Генрих, видимо, так и не сумел заглушить в себе укоры совести, напоминавшие ему о данном им Бирону слове. Впоследствии, если он хотел доказать справедливость какого-нибудь своего решения, то обыкновенно говорил:
– Это так же справедливо, как приговор Бирону.
Лафен получил помилование. Что касается графа д'Оверня, то вот что пишет о его судьбе Сюлли: «Однородность преступления, совершенного графом Оверньским и герцогом де Бироном, и одинаково сильные улики, существовавшие против них, казалось, должны были бы повлечь за собою и одинаковое наказание. Однако судьба их была неодинакова. Король не только освободил графа Оверньского от смертной казни, но еще сделал для него тюремное заключение насколько возможно сносным… Сначала ему не дозволялась только прогулка на террасах. Я говорю – сначала, потому что впоследствии ему было все дозволено, а через несколько месяцев он был совершенно освобожден. Те, которые одинаково восхваляют все дела королей, как хорошие, так и дурные, конечно, найдут основание и для оправдания такой разницы в образе действий Генриха относительно двух людей, одинаково виновных. Что касается меня, то я слишком откровенен и сознаю, что король этот не заслуживает в этом деле никакой похвалы за свое великодушие и что граф Оверньский тем, что с ним хорошо обращались в Бастилии, обязан страстной любви короля к маркизе де Вернель – сестре графа. Тогда я держал это только в мыслях и два года не вымолвил об этом королю ни единого слова в разговорах с ним в том убеждении, что мои доводы будут бессильны против слез и просьб его возлюбленной, а раз факт совершился, бесполезно уже упоминать о промахах».
Д'Овернь отплатил Генриху неблагодарностью, приняв два года спустя деятельное участие в новом заговоре против него. На этот раз король не был так снисходителен: граф просидел в Бастилии двенадцать лет и был выпущен уже при Людовике XIII.
Возвращаясь к словам Сюлли, стоит заметить, что, при всех своих слабостях, Генрих IV все-таки был лучшим французским королем, и если он иногда и миловал людей, которые по закону должны были подвергнуться строгому наказанию, то по своему произволу не карал никого.
Арест принца Конде
После смерти Генриха IV парламент назначил регентшей при несовершеннолетнем Людовике XIII Марию Медичи, королеву-мать.
Эта флорентийская принцесса в 1600 году привезла с собой из Италии свою молочную сестру Элеонору Галигай и бедного дворянина Кончино Кончини. Последний, заметив влияние, которым пользуется Галигай в глазах королевы, притворился влюбленным в нее и женился на ней (1601); одновременно он сделался любовником королевы. Галигай знала об этой связи и, по-видимому, была ею довольна, поскольку вскоре супруги Кончини приобрели такую власть над волей Марии Медичи, что она шагу не могла ступить, предварительно не посоветовавшись с ними.
Подобно многим другим правителям, королева смотрела на Францию как на собственность, которой она может распоряжаться по своему усмотрению. Она передала все дела в руки Кончини, сделав его гофмейстером и управляющим своими имениями. Временщик купил титул маркиза д'Анкра; в 1613 году он стал первым министром и маршалом Франции – не зная законов и ни разу не обнажив шпагу, как острили при дворе.
Стремительное возвышение никому не известного дворянчика, к тому же иностранца, возмутило герцогов Бульонского, Вандомского, Майенского и многих первых вельмож королевства. Они составили заговор и, опираясь на гугенотов, начали войну с королевой.
Главой мятежников стал принц крови Конде, вернувшийся из Милана, где он находился в почетном плену у испанцев. Конде сам претендовал на корону. (Лозунгом его сторонников был клич «Barre a bas!» – «Долой полосу!»: в гербе принца, как и в гербе короля, цвели три лилии – различие между этими двумя гербами заключалось только в полосе, которая пересекала щит принца.) Успех сопутствовал ему, и после ряда побед над войсками королевы принц заключил выгодный для заговорщиков мир.
Но чем больше давления победители оказывали на Марию Медичи, требуя от нее устранить ненавистного всем фаворита, тем сильнее она привязывалась к Кончини. Маршал со своей стороны убеждал ее, что заговор против него достиг такого размаха, что начинает угрожать и самой королеве.
Летом 1616 года Мария Медичи покинула Париж, увезя с собой пятнадцатилетнего Людовика XIII. Они направились к границе с Испанией, чтобы встретить невесту короля – четырнадцатилетнюю Анну Австрийскую. Королева-мать чрезвычайно опасалась захвата столицы принцем Конде, который расположился с верной ему армией в районе Клермон-ан-Бовези. Она поручила епископу Люсонскому отвлечь принца переговорами, пока ее не будет в Париже.
Этот тридцатидвухлетний прелат (в миру он носил имя Арман Жан дю Плесси) был крайне честолюбив. В молодости он недурно фехтовал и ездил верхом, но слабое здоровье заставило его предпочесть духовную карьеру светской и занять вакантное место епископа Люсонского. Правда, некоторые затруднения поджидали его и здесь: Арман Жан еще не достиг положенного для этого сана возраста. Но честолюбивый юноша легко вышел из положения. Во время обряда рукоположения в Риме он прибавил себе недостающие года, а затем, уже будучи посвящен в сан епископа, попросил у Папы Павла V отпущение грехов за свою ложь. Передают, что Папа не мог скрыть своего восхищения ловкостью нового пастыря. «Из этого молодого человека выйдет недюжинный плут! – будто бы воскликнул святой отец. – Он далеко пойдет!»
Предсказание Павла V сбылось. Епископ Люсонский завоевал доверие Генриха IV, а затем и Кончини, который ввел его в состав министерства. Заняв место в Королевском совете, он почувствовал себя настолько независимым, что не стеснялся открыто перечить Людовику XIII.
Переговоры с Конде епископ провел блестяще. Он добился приема у принца и уговорил его ехать в Париж для примирения с королевой.
7 июля принц прибыл в Париж с небольшой свитой, изумив этим рискованным шагом даже своих сторонников. Упустить столь благоприятный случай королева и Кончини, конечно, не могли.
1 сентября 1616 года принц Конде около получаса беседовал с королем. Когда он вышел из королевского кабинета, к нему подошел граф Лозьер, сын другого фаворита Марии Медичи – Темина, и передал, что королева желает видеть его в своих покоях. Они отправились к ней по длинному и узкому коридору. За одним из многочисленных поворотов принц лицом к лицу столкнулся с Темином, который именем короля приказал сопровождавшим его солдатам арестовать Конде.
Это происшествие вызвало серьезные волнения в Париже. Жена Конде ездила по улицам, уверяя горожан, что ее мужа убили. Вооруженная толпа отправилась к Лувру, но не решилась штурмовать дворец и удовлетворилась тем, что разграбила дом Кончини.
