Тауэр при Ланкастерской и Йоркской династиях
Добрый лорд Кобгем
«Олдкастл умер мучеником». Так говорится в эпилоге ко второй части исторической хроники Шекспира «Генрих IV». Однако в первом издании этой пьесы персонаж, известный всему миру под именем сэра Джона Фальстафа, был представлен зрителям «Глобуса»[5] как сэр Джон Олдкастл. Почему это имя было дано великому обжоре и трусу? Отчего оно было впоследствии изменено? И главное, почему Олдкастл сначала был выведен драматургом как полукомический, полупрезренный тип, а потом провозглашен мучеником?
Жизнь Олдкастла, лорда Кобгема, дает ответ на эти вопросы. Сэр Джон Олдкастл во времена правления Генриха IV Ланкастера (1399–1413) вступил в зрелый возраст своей жизни и был известен как хороший воин и мудрый советник. Друг царствовавшего короля, он покрыл себя славой в войне с Францией и усмирении баронских мятежей внутри страны. По своим религиозным воззрениям Олдкастл придерживался учения религиозного реформатора Уиклифа[6] и выступал ярым врагом монахов и патеров. Для спасения души он ежедневно читал Библию и основал богадельню. Будучи женат на Джоанне, последней представительнице знаменитого рода Кобгемов, он через нее владел Кулингским замком на Кентской дороге и заседал в палате лордов под именем лорда Кобгема. Бедные набожные люди и лолларды называли его Добрый лорд Кобгем.
Между популярным лордом и архиепископом Кентерберийским Томасом Арунделом существовала неприязнь. Это были люди во всем противоположные друг другу. Олдкастл ненавидел монахов, Арундел им покровительствовал; лорд Кобгем выступал за свободу совести, архиепископ был главным творцом жестокого акта, узаконившего сожжение еретиков. Арундел хотел уничтожить лоллардских проповедников[7] и видел в своем соседе – владельце Кулингского замка – препятствие к осуществлению этих планов, ибо сэр Джон не только сам ездил слушать их проповеди, но принимал лоллардов в своем замке и защищал их своей властью. В палате лордов Олдкастл восставал против испанского метода борьбы с инакомыслием и называл аутодафе дьявольским наваждением, не оправданным словом Божьим. Он также громко выражал нелестное мнение о прелатах, проводящих этот закон в жизнь.
В конце концов Арундел обвинил Олдкастла в неповиновении святой церкви и обратился к королю Генриху IV за санкцией на арест высокопоставленного еретика. Король ответил, что сам поговорит со своим другом. Однако из их бесед ничего не вышло. Олдкастл был человек ученый, а Генрих IV нет, и после многочисленных разговоров и писем на религиозные темы король, раздосадованный тем, что есть вопросы, не подвластные его монаршему уму, предоставил воину и архиепископу самим решить исход их борьбы.
Арундел вызвал Олдкастла на церковный суд в Кентербери. Олдкастл в ответ укрепил стены и ворота Кулингского замка, ибо ожидал, что лорд-примас, как барон королевства, по вторичному призыву пришлет за ним своих копейщиков и арбалетчиков. Но Арундел поступил более хитро и осторожно: он послал в Кулингский замок двоих своих людей в сопровождении королевского служителя Джона Бутлера. Как и предвидел архиепископ, эту компанию не пустили в замок, и Арундел представил королю этот факт как нарушение Олдкастлом верноподданнической присяги. Вспыльчивый Генрих IV велел арестовать своего бывшего друга и передать его на попечение сэра Роберта Морли, констебля Тауэра.
Олдкастла поместили в одну из башен королевского замка (с тех пор получившую название башни Кобгема), куда потоком хлынули монахи и патеры – экзаменовать узника на знание катехизиса. Олдкастл неизменно выходил победителем из этих споров, но Арундел не унывал – он знал, что опальному еретику нелегко будет найти друзей и защитников.
Церковный суд собрался в доминиканском монастыре на Лудгетской горе. Приведенный туда Робертом Морли, Олдкастл увидел перед собой настоятелей августинских и кармелитских монастырей. Обличитель монахов был отдан им на суд. Ответы Олдкастла на возведенные против него обвинения были так поразительны, что в народе сравнивали их с ударами стали о кремень. Даже сам Уиклиф не столь блестяще излагал свое учение. Олдкастл прямо заявил, что Библия была его правилом и верой, что каждый человек имеет право обращаться к ней без посредничества священников и что хлеб и вино являются прообразом, символом, а не настоящим телом и кровью Иисуса Христа.
– Что? Да это явная ересь! – вскричал один из судей.
– Может быть, вы так же мудры, как апостол Павел, – с усмешкой сказал Олдкастл, – но он был ученее и святее вас, и вот что он писал к коринфянам: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного тела».
Он так свободно и общедоступно излагал свои мнения, что Арундел, не выдержав, вскричал:
– Пресвятая Богородица! В моей епархии не потерплю такого нечестивого учения!
Олдкастл был приговорен к сожжению. Когда его спросили, имеет ли он что-либо прибавить к своим словам, он встал и сказал:
– Вы судите несчастное тело, но я знаю и убежден, что вы не можете повредить моей душе. Тот, кто сотворил ее по своему милосердию и завету, спасет ее. Что же касается до исповедуемых мною правил веры, то я с Божьей помощью постою за них до последней капли крови!
Морли отвез Олдкастла назад в Тауэр, и весь Лондон провожал его сочувственными криками и слезами. Всюду повторяли его слова, а составленное им письменное изложение веры читалось во всех домах как «символ веры Джона Олдкастла». Наконец общее возбуждение достигло такой силы, что спустя четыре недели после суда толпа горожан под предводительством торговца шкурами Уильяма Фишера в одну октябрьскую ночь ворвалась в Тауэр, освободила мученика веры и с торжеством отвела его в Смитфилд, где находился принадлежавший ему дом. Стража Тауэра не посмела ни остановить, ни преследовать освободителей.
Генрих IV также не принял никаких мер к возвращению Олдкастла в темницу. Три месяца он прожил спокойно в своем смитфилдском доме под защитой вооруженных горожан. Но Арундел был не из тех, кто легко отпускает добычу. Сам он не мог ничего поделать, ибо теперь один король мог бороться с Олдкастлом. Однако пока его жизни и престолу не угрожала опасность, Генрих IV обыкновенно проявлял терпимость. Чтобы побудить его покончить с Олдкастлом, Арундел решил создать видимость заговора.
Замыслу архиепископа помогло нестихавшее народное возбуждение. Любовь народа спасла Олдкастла, она же должна была и погубить его. Лолларды решили устроить громадный митинг на полях Святого Егидия в поддержку своего учения и под начальством своего генерала, как они называли Олдкастла, обещая выставить сто тысяч человек. Разумеется, такое сборище вблизи Лондона не могло прийтись по сердцу королю.
