Гленниан внутренне похолодела, но не изменилась в лице.
– Я думаю лишь о внешней благопристойности, - с чувством продолжал Пфиссиг. - О внешней благопристойности, отступление от которой свет так часто считает преступлением, особенно в обстоятельствах столь прискорбных, как нынешние. О, я-то уверен, что тебе нечего скрывать, уверен, что твоя безупречная репутация может выдержать самое дотошное исследование. Я знаю, что ты невинна, как цветок - но
Гленниан кивнула, растянув непослушные губы в улыбке. Она все еще не понимала, к чему ведут эти длинные рассуждения. В них чудились бесконечные намеки и угрозы, но возможно, только чудились. Неясно было, много ли ему известно, кроме того, что она действительно посещала доктора Фламбеску. Само по себе это обстоятельство ничего не значило, однако если он знает об этом… Проще говоря, это значит, что Пфиссиг за ней следил. Он вечно шпионит. И тогда - что еще он мог вызнать?
Он упомянул «Жу-жу»… Намек или простая случайность? Гленниан не могла этого понять, но ясно видела, что Пфиссиг бесконечно наслаждается разговором.
– Мы ведь друзья, не правда ли? - тянул он с тошнотворной заботой в голосе. - Товарищи, союзники, почти брат и сестра, если хочешь. Надеюсь, ты знаешь, как я люблю тебя, дорогая Гленниан?
– Думаю, что знаю.
– В таком случае я смею надеяться на взаимность.
Мелкая тварь просто издевается над ней! Однако Гленниан не собиралась принимать вызова. Коротко склонив голову, она с легкой, холодной улыбкой встретила его взгляд.
Пфиссиг предпочел расценить это как согласие. Галантно поцеловав ее неохотно протянутую руку, он покинул музыкальную комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Гленниан сидела неподвижно. Сердце неистово колотилось, кровь стучала в ушах. Потом она развернулась и с удвоенной яростью обрушила свои переживания на клавиши клавесина.
Зеркало в стальной раме несомненно было чародейским изобретением, изделием Злотворных, но верховный судья бесстрашно взял его в руки. Чистота помыслов и вера в защиту Автонна охраняли его от всякого зла. Потому он безбоязненно может касаться зеркала, рассматривать и исследовать его свойства. Предмет изучения был отвратителен, однако знания, извлеченные из него - драгоценны. Его долг перед Автонном и человечеством - ни в коем случае не отвергать их.
В каком-то смысле задача оказалась обескураживающе простой. Зеркало легко выдавало свои секреты. В его действии не было ничего таинственного. Отражение, очевидно, давало метафорическую картину внутренней сущности изображаемого. Таким образом, появлялась возможность распознать истинное зло, так часто скрываемое за невыразительными масками лиц: весьма полезный инструмент, едва ли не бесценный для того, кто, подобно верховному судье, Должен поминутно выискивать истину и наставлять своих ближних. Теперь ни один тайный злоумышленник не укроется от его глаз и справедливого суда - ни злобный пасквилянт, втайне кропающий свои статейки, ни колдун, таящий злобу под маской добродетели. Это зеркало, используемое во благо, поможет очистить страну и послужит всему человечеству.
Что-то похожее на улыбку смягчило жесткий изгиб губ Гнаса ЛиГарвола. Нетрудно понять, что погубило несчастного Дремпи Квисельда! Такое же изделие похожего назначения и принадлежащее ранее злоумышленнику из Стреля ввело его в заблуждение, сбило с истинного пути и в конечном счете погубило. ЛиГарвол даже нашел в своем сердце каплю жалости к несчастному, потому что теперь он ощущал всю силу подобного искушения на себе.
К счастью для страны, Гнас ЛиГарвол - не Дремпи Квисельд, глупое и малодушное создание. И жалость к этому падшему человеку не заставит верховного судью забыть о долге. Он уже слишком долго потакает капризу дрефа, откладывая казнь, но настало время положить конец всяческим уступкам. Обмакнув перо в чернильницу, Гнас ЛиГарвол написал приказ об Очищении, поставил дату, подписал, приложил свою печать и вызвал секретаря.
Тот явился незамедлительно, и ЛиГарвол незаметно взглянул в зеркало, положенное на стол так, чтобы отражать дверь и всякого, кто зайдет в нее. Отражение секретаря выглядело довольно странно - туповатая овечья морда, крошечные глазки, покрытые курчавой шерстью уши, полупрозрачные щупальца вместо пальцев и туча мух, вьющихся над ничего не подозревающим человеком.
ЛиГарвол отдал необходимые распоряжения. Секретарь принял запечатанный конверт и удалился, низко поклонившись.
Пустой кабинет отражался в зеркале с доскональной точностью. Верховный судья видел строгие каменные стены, скудную обстановку, нагие, не прикрытые шторами окна и за окном - башни и трехгранные шпили Ли Фолеза.
Он не видел одного - собственного изображения. Сколько он ни вертел, ни поворачивал зеркало, в колдовском приборе ни разу не появился его облик.
Со зрением у верховного судьи все было в порядке. В кабинете не было других зеркал, однако серебряный поднос смутно, но явственно отражал лицо ЛиГарвола. Причина, несомненно, крылась в природе колдовского зеркала. Возможно, искусство Злотворных просто отступало перед благословением Автонна?
Судья провел немало времени, пытаясь изменить освещение и угол зрения, но все втуне - он оставался невидим для самого себя. Разумеется, ЛиГарвол не нуждался в том, чтобы любоваться собственной внешностью - тщеславие не числилось среди его слабостей. Судью дразнила неразгаданная тайна, и, наконец, он решился уступить мучительному любопытству. Тем более что не было надобности далеко ходить за ответом.
Призвав к себе капитана Солдат Света, судья отдал приказ. Офицер отсалютовал и удалился. Через несколько минут стража ввела закованного доктора Фламбеску. По знаку ЛиГарвола солдаты вышли из кабинета. Пленник и верховный судья молча разглядывали друг друга.
К доктору Фламбеске, среди пациентов которого числились влиятельные и богатые горожане, отнеслись с особым почтением. Его одежда осталась целой, на лице, не было видно синяков. Более того - ему оставили личные вещи, в том числе темные очки, которые не позволяли определить выражения лица заключенного. Верховный судья, полагаясь на свою способность видеть истину сквозь любые преграды, не снизошел до приказа открыть лицо. Он только позволил себе короткий взгляд в зеркало, но там вместо пленника обозначилось лишь темное пятно, очертания которого смутно напоминали человеческие. Судье почудилась, что он уже видел такую тень: где-то, когда-то…
Доктор, в отличие от большинства заключенных, не выказывал ни страха, ни враждебности, ни беспокойства. В сущности, его лицо оставалось совершенно бесстрастным, однако судье ЛиГарволу была знакома и такая маска.
– Фламбеска из Стреля, - ЛиГарвол придал своему звучному голосу выражение серьезной, доброжелательной властности. - Против вас выдвинуто множество обвинений… Главное среди них - в колдовстве: преступлении, заслуживающем высшей меры наказания. В столь тяжелом случае справедливость требует предоставить обвиняемому возможность высказаться еще до суда. Вследствие этого я объявляю, что главным свидетельством против вас является это зеркало… - палец ЛиГарвола постучал по колдовскому стеклу, - обнаруженное в занимаемом вами помещении. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Какое-то время казалось, что доктор не собирается отвечать, однако он все-таки заговорил:
– Верховный судья заметил необычные свойства зеркала? ЛиГарвол склонил голову. Голос стрелианца, заметил он, приглушенный, с характерным выговором, показался ему неуловимо знакомым.
– В таком случае не нужно пояснять, какую огромную ценность имеет такое устройство для врача, давая ему возможность мгновенно разобраться в причинах болезни пациента.
– Вы вообразили, что это оправдывает ваше занятие колдовством?
– Я не собирался оправдываться.
– Вы сами изготовили это устройство?
– Я не ремесленник.
– Кто же тогда?
– Врач.
– Это лишь часть правды. Со временем я узнаю ее целиком. Где вы приобрели это зеркало?
