Он положил руки ей на плечи.
— Позвольте мне обнять вас… Просто обнять, без всяких фокусов.
Вопреки намерениям она позволила обнять себя. Это было восхитительно. И очень страшно. Ее голова лежала у него на плече, а щека прижималась к теплой выемке над ключицей. Она вдыхала едва уловимый мужской запах и чувствовала странное, легкое головокружение…
Но это кончилось очень быстро. А потом он снова отвел Долорес к огню и посадил рядом с собой.
— Расскажите мне о вашем муже, — тихо попросил Эдвин. — Вы сказали, что он никогда не поднимал на вас руку. Но ведь есть и другие формы нанесения обид. Что он с вами делал?
Долорес хотела было сказать, что не желает говорить об Энди. Это могло нарушить ее спокойствие. Впрочем, о каком спокойствии теперь может идти речь…
— Ничего особенного. Просто он всегда критиковал меня и заставлял молчать. Я никогда и ни в чем не могла угодить ему. Он не уважал меня. И… не ценил.
Ей не нравились собственные слова. Получалось, что она считает себя несчастной бедняжкой, жалкой и безропотной. Чем-то вроде коврика у дверей. Правильно говорят: люди не наступят на тебя, если сам не ляжешь им под ноги… Долорес проглотила комок, стоявший в горле.
— Но хуже всего, — продолжила она, — было то, что я позволяла ему так обращаться с собой. Я не протестовала.
— Почему?
— Знаете, это было так… незаметно. Казалось пустяком. Сначала я думала, что кое в чем он, может быть, и прав — в том, что касалось прически… одежды… Он был на несколько лет старше и опытнее меня.
Эдвин внимательно изучал ее лицо.
— А что ему не нравилось в вас?
— Все. Мои платья, моя прическа, то, как я веду хозяйство, как разговариваю… — Она тихонько засмеялась. — И как готовлю.
— Как
Она вздохнула.
— В общем, все было не так. Вы не представляете себе, какая я была неумеха. Он говорил, что я даже зубы чищу неправильно…
Оливер не смеялся.
— Не хмурьтесь, Эдвин, — улыбнулась она. — Это было давно. С тех пор я поняла, что умела все не хуже других, хотя, может быть, и не блестяще.
— Жаль. Потому что как всякий мужчина я люблю блестящих женщин.
— Я предупреждала вас о своей заурядности!..
— Давайте-ка лучше сыграем в игру, — предложил он так неожиданно, что Долорес едва не рассмеялась.
— В игру?
— В умственную игру. — Его взгляд снова искрился улыбкой.
— Я не хочу играть с вами в умственные игры.
Он вздохнул.
— Знаете, вы действительно зануда. Вы не позволяете мне играть ни с вашим телом, ни с вашим умом.
— Вы сумасшедший, — холодно сказала она.
Оливер кивнул.
— Но абсолютно безобидный.
Она видела его лукавую улыбку, насмешливо поблескивающие темные глаза и понимала, что он вовсе не безобиден. Он неодолимо влек ее к себе, побеждая своими чарами…
— Что за игра? — в конце концов спросила сгоравшая от любопытства Долорес.
— Умственное путешествие. Игра вымысла и фантазии.
Она бросила на Оливера подозрительный взгляд.
— Вы разыгрываете меня.
— Никоим образом. Вам понравится. Это весело.
— И что мы будем делать?
— Увидите. А теперь расслабьтесь и закройте глаза.
Расслабиться, да еще с закрытыми глазами, когда он сидит рядом? Какая чушь!
— А глаза закрывать обязательно?
— Да.
— Это что, входит в процедуру обольщения?
Он засмеялся и помахал руками в воздухе.
— Господи, какая вы подозрительная! Обещаю, никаких рук.
— А что вы будете делать, пока я буду сидеть с закрытыми глазами?
— Разговаривать с вами и задавать вопросы, только и всего. Не приближусь к вам ни на дюйм и даже не притронусь.
— Как я узнаю, что вы говорите правду?
— Никак. Придется поверить на слово. Выбирайте: либо мы играем, либо я начинаю вас целовать как сумасшедший и овладеваю вами, не сходя с этого места. Что вы предпочитаете?
— Предпочитаю играть.
— Ну что ж, если вы не можете предложить ничего лучшего… Итак, закройте глаза.
Она уселась поудобнее и опустила веки.
— Дышите спокойно и постарайтесь расслабиться.
Она подчинилась и обнаружила, что это вовсе не так трудно.
— А теперь представьте себе летнее небо и опишите его мне.
— Очень, очень синее, с чудесными белыми облаками, плавно плывущими по ветру…
— А теперь представьте себе, что вы летите.
Она летела высоко-высоко, поражаясь тому, как это успокаивает, и описывала Эдвину то, что видит внизу, готовая поверить во что угодно и ощущающая удивительную внутреннюю свободу…
Теперь его голос доносился до Долорес откуда-то издалека.
— А теперь медленно возвращайтесь на землю.
— Не хочу, — пробормотала она. — Здесь так хорошо…
Он негромко засмеялся.
— На земле будет не хуже. Это волшебное место… А теперь медленно спускайтесь. Мягче, мягче, приземляйтесь на ноги. — Он бережно вел ее на посадку. — Вы чувствуете прикосновение ног к земле. Оглядываетесь по сторонам. Вы в волшебном месте. Расскажите, что вы видите.
— Я на берегу… Вокруг пальмы и голубое море. Неподалеку стоит белый дом с большой верандой, а за ним холмы и леса. Кажется, тропические… — Она слышала голоса птиц и шелест волн. — Тут очень тихо, очень красиво…
— Вы одна? — спросил он.
— Да. Нет. Есть еще кто-то, но я его не вижу. Он на опушке, между деревьями…
— Вы его знаете?
— Не уверена. Кажется, да, но… нет, не вижу.
— Ладно. Вы собираетесь прогуляться вдоль берега. Посмотрите на небо. Что вы видите?
Долорес ответила, и Эдвин велел ей снова подняться в воздух. Она сказала, что не хочет улетать, но Оливер негромко повторил приказ, и она подчинилась. После этого он велел ей лететь домой, в ее флигель… Тут она открыла глаза и, совершенно сбитая с толку, увидела, что сидит на диване, а Эдвин внимательно смотрит ей в лицо.
— О Боже, все было почти как наяву! — вздохнула она.
Он засмеялся.
— Вот что такое власть воображения!
— Это все мои журналы путешествий и горячее желание лежать на пляже, загорать, читать, купаться
