пожилой дамы источали холод, как северный гранит в морозы; она неподвижно застыла в кресле. – Слушай внимательно, юница, быть может, что-нибудь и поймешь. Никогда я так не стыдилась тебя, как в эту минуту. Ты позоришь свой род, позоришь весь орден Возвышенных, мне горько, что ты одна из нас. Внемли же. Если ты еще раз позволишь себе заговорить о принесении гнусной экспроприационистской Присяги, я от тебя отрекусь, и не будет тебе моего прощения. Я перестану с тобой разговаривать и считать тебя кровной родственницей.
Цераленн еще не закончила, как испуганная Аврелия залилась слезами.
– Бабуля… – захныкала она умоляюще.
– Этим все сказано. Полагаю, я говорила понятно. Надеюсь, тебе ясно, что я не шучу? Все. Можете идти.
Девушки присели в реверансе и поспешно удалились. В дверях Элистэ украдкой оглянулась: бабушка сидела совершенно прямо, непреклонная и несгибаемая. Аврелия продолжала плакать. Как только они закрыли за собой двери, сдержанные всхлипы уступили место громким рыданиям.
– Нечестно! Нечестно! Жестоко! Просто несправедливо!
– Аврелия… – начала Элистэ, чувствуя, что перестает сердиться. В конце концов, кузина была всего лишь ребенком – беспечным и легкомысленным, но в сущности неиспорченным. С годами она наверняка исправится, так бывает со многими. – Знаю, бабушка говорила сурово, но попробуй понять, как страшно ты ее огорчила. Ты хоть догадываешься, что представляет собой эта Присяга на верность?
– Ох, да кому до нее какое дело! Мне на нее наплевать! Но ты слышала, какие жуткие вещи говорила мне бабушка? Она не понимает, как легко меня ранить, а то бы не была такой жестокой! Ох, кузина, что же мне теперь делать? Я не хочу уезжать из Шеррина! Я этого не перенесу!
– Детка, у нас нет выбора, разве не ясно?
– Тебе легко говорить! Тебя здесь ничто и никто не удерживает, так тебе-то о чем горевать?
– Нам всем не о чем горевать.
– Кузина, ты ведь бывала моей наперсницей, а то и компаньонкой, уж тебе ли не знать? Мне есть о ком – о Байеле.
– Как, до сих пор? – удивилась Элистэ. Виконт во Клариво продолжал жить в своем городском доме на проспекте Парабо, но из соображений безопасности поселил юного сына и единственного наследника на тайной квартире. Байель исчез как-то ночью, и едва ли кому, за исключением родных, было известно, где он теперь обитает. – Брось, это бессмысленно. Твой юный поклонник скорее всего уже бежал из столицы.
– А вот и нет.
– Ты этого знать не можешь.
– Так ужи не могу? – ухмыльнулась Аврелия сквозь слезы с чуть ли не самодовольным видом. – Как могла ты подумать, что мой Байель бросит меня в мучительной неизвестности? Он бы этого никогда не сделал – он меня обожает, он по уши в меня влюблен! Клянусь, он без меня жить не может!
– Вот как? Значит, ты знаешь, где он скрывается?
– Конечно, знаю, хотя ты должна понять, что такой важной тайной я не могу поделиться даже с тобой, моей верной дуэньей. Не проси и не выпытывай, ибо я не имею права ее открывать. Достаточно и того, что мой Байель здесь, в Шеррине, и… Ну, могу ли я его бросить, кузина? Нет, я просто не в состоянии.
– Тише, Аврелия, послушай меня. Мы должны бежать, тут не о чем спорить. Скажи спасибо, что еще осталась такая возможность. Но этому безумию когда-нибудь наступит конец, все снова придет в норму, и мы заживем, как раньше. Если Байель предан тебе так, как ты утверждаешь, разве он не дождется твоего возвращения?
– Он готов ждать меня до скончания века. Ему не полюбить другую, я это знаю. Но… – Аврелия озабоченно нахмурила лоб. – Но если я не смогу дождаться его?
– А-а, так наша вечная любовь убывает?
– Да нет же. Я обожаю моего Байеля и всегда буду его обожать. И тем не менее – ты же знаешь, кузина, какая я по натуре чувствительная и страстная, а на свете – о Чары! – столько красивых юношей! Если рядом не будет Байеля, очень многие начнут домогаться моей благосклонности. Что, если я не выдержу и уступлю? Что тогда?
– Тогда, по-моему, тебе нужно будет завести нового поклонника.
– А если он окажется хуже старого? Вдруг я проиграю от такой замены, вдруг начну об этом жалеть? Все это нужно обдумать.
– Несносное дитя, ну что с тобой делать?
– Конечно, – размышляла Аврелия вслух, – если я его потеряю, то в любую минуту смогу вернуть, стоит лишь захотеть. Возможно, однако, мне лучше будет вести жизнь праведную. Имеет ли смысл отказываться от совершенства? Но если я сохраню ему верность, кто знает, какие возможности я могу упустить?
– Проблема и вправду очень серьезная, – глубокомысленно согласилась Элистэ, улыбнувшись про себя; но улыбка тут же увяла, когда ей пришло в голову, что ее собственные прошлогодние лихорадочные прикидки и расчеты, вполне вероятно, вызывали у наставлявшей ее Цераленн то же чувство благожелательного превосходства и так же втайне забавляли, как сейчас ее, Элистэ, откровения Аврелии. Эта мысль заставила ее покраснеть.
Аврелия перестала плакать и теперь стояла, сцепив руки и нахмурив брови, погруженная в размышления. Элистэ легонько потянула ее за руку.
– Идем, пора собираться.
– Но я никак не могу решить… все так сложно… Ну, ладно. Ничего лучшего сейчас, видимо, не придумаешь. Кузина, я не представляю, как упаковать саквояж, это выше моего разумения. Следовало бы поручить такую работу одной из моих горничных, но, разумеется, этого нельзя делать. Пожалуйста, одолжи мне свою служанку, ладно?
