мысли не допускал об опасности – считал, что мое искусство надежно нас защитит. Самонадеянный дурак! И вот теперь Элистэ страдает из-за моей неосмотрительности, моей самоуверенности, моей чудовищной глупости! Как же мне ей помочь?!
– Тише, мастер Кинц. Успокойтесь, соберитесь с мыслями. Бесполезно корить себя, да и бессмысленно – только силы напрасно потратите.
– Как вы можете рассуждать так спокойно, так сдержанно? Разве вам безразлична судьба моей племянницы? Неужели вы за нее не переживаете?
– Сейчас не время предаваться переживаниям – ни мне, ни вам. Лучше подумаем, как ее вызволить.
– Верно, мой мальчик, вы, как всегда, правы. Простите старика, я ведь понимаю – вам она так же дорога, как и мне. Если б у меня в голове прояснилось! А то все спуталось и перемешалось, как в тумане. Я ничего не вижу, это так мне мешает…
– Последствия травмы, но вы оправитесь и, будем надеяться, скоро. Что до очков, то найдем вам другие, это проще простого. А вы тем временем постарайтесь собраться с силами и сосредоточиться па самом главном. Флозина Валёр бежала вместе с моими надеждами использовать ее чародейный дар для освобождения Элистэ и Шорви Нирьена. Флозины нет, но вы-то остались. До сих пор «Гробница» считалась неприступной. Но после того, как я узнал, что вы можете менять внешний вид человека, у меня возникли кое-какие идеи. Вы в силах изменить мой облик, мастер Кинц? Придать мне внешность и голос другого лица?
– Из ныне живущих, мой мальчик? Но кого именно?
– Скажем, Уисса Валёра.
– О, понимаю. Блестящая мысль! Раньше у меня бы, конечно, получилось, но не уверен, что справлюсь с этим в моем нынешнем состоянии. Однако попробуем. Будьте добры, помогите мне подняться.
Дреф подхватил Кинца во Дерриваля под мышки, осторожно приподнял, подсунул под спину подушки и поднес стакан воды. Кинц немного посидел, собираясь с силами, затем опустил голову и начал вполголоса бормотать что-то непонятное. Он бормотал и бормотал; от губительного для магических чар напряжения он даже охрип, на лбу у него выступили предательские капельки пота.
Наконец он замолк, поднял голову и открыл полные слез глаза.
– Не получается, – прошептал он. – Волшебство не дается, все усилия тщетны. Дар покинул меня.
– Вернется вместе с новыми силами, – успокоил Дреф сын-Цино, не позволив прорваться наружу и малейшей тени охватившего его сомнения и глубочайшего разочарования.
– Что будет с Элистэ? Я так боюсь за нее! – расплакался Кинц, и крупные слезы покатились по его серым щекам. – Простите меня, мой мальчик. Ох, как же я виноват!
«Гробница» обманула ее ожидания. Из перешептываний, какие в свое время Элистэ удалось подслушать, явствовало, что заключенные там имеют возможность общаться друг с другом почти без помех. Для многих Возвышенных, которым приходилось скрываться долгие страшные месяцы, отказываясь от имени и от наследия предков, заключение отчасти позволяло расслабиться, перевести дух. Оно хотя бы клало конец неопределенности, страхам, притворству и одиночеству. Тут гибель последних надежд освобождала несчастных от кромешного ужаса, и жертвы революции нередко проводили отпущенные им перед смертью часы в относительном мире, ободряя и поддерживая друг друга.
Но Элистэ была уготована иная участь.
Ее провели в тюрьму через боковую дверь, незаметную, если не тайную. В нос ей ударила неимоверная вонь – тошнотворная смесь кислой грязи, потного страха, дыма, чадящего масла и прежде всего неизбывной застоявшейся сырости. Пахло куда хуже, чем в «Сундуке», – вероятно, потому, что «Гробница» была древнее и ее миазмы вызревали на протяжении веков. Элистэ чуть не задохнулась.
– Пообвыкнешь, бонбошка, – посочувствовал какой-то народогвардеец. – Дыши ртом.
Поразительно, но поймавшие ее солдаты, казалось, отнюдь не испытывали к ней ненависти; они, скорее, вели себя как гладиаторы, готовые побрататься с противником после окончания схватки. Впрочем, народогвардейцы могли себе это позволить: каждый из них, несомненно, уже прикидывал, сколько ему достанется из сотни рекко, обещанных за поимку Элистэ во Дерриваль. Добродушие их, таким образом, было вполне понятно.
Ее обыскали – не распуская при этом рук. Затем провели зловонной галереей и вниз по сырой спиральной лестнице, потом по другому коридору с лужами на полу и остановились перед крохотной темной камерой. Элистэ вошла, обводя взглядом отвратительно влажные стены, парашу в углу и узкую койку-полку, напоминавшую нары в «Приюте Прилька». Дверь захлопнулась, лязгнул засов, солдаты ушли и унесли фонарь, оставив ее в кромешном мраке совсем одну. Такого она никак не предполагала.
Девушка на ощупь добралась до койки, села и стала ждать, пока глаза привыкнут к темноте. Тем временем пелена благодетельного тумана, что окутывала ее сознание с минуты ареста, начала рассеиваться. Мысли и чувства возвращались к ней, как ни гнала она их от себя. Ее охватил слепой ужас, скрутил в жгут, заставил бешено биться сердце. Промозглая сырость и тьма обрушились на нее; тело покрылось холодным потом, она задыхалась. Куда лучше было бы остаться в ступоре – но отупенье прошло, и вернуть его невозможно. Она застыла, проклиная очнувшееся сознание, ибо в мертвом безмолвии ее слух не улавливал ни звука.
И тут мысли хлынули потоком.
Ее специально посадили в одиночку – она ведь не такая, как все. Не заурядная Возвышенная пленница, а племянница Кинца во Дерриваля, чародейного врага Республики; его родственница, сподвижница и сообщница. Уж она-то сможет рассказать им о Кинце – о его планах, чародейных приемах и (если Флозине удалось извлечь его из садов Авиллака) о его местонахождении. Кровопийцы «Гробницы» наверняка попробуют все это из нее выпытать.
Выпытать.
Элистэ содрогнулась во мраке. Об ужасах «Гробницы» ходили легенды. Если она позволит себя сломить, дядюшке Кинцу конец. Дрефу тоже. А с Дрефом – и всей подпольной организации нирьенистов. Ее предательство навлечет гибель на всех.
Но есть ли надежда выстоять? Если за нее возьмутся всерьез, разве она не выболтает все на свете?
