известно, что это за ритуал такой… Санитар пригляделся, и ему показалось, что Кривошеев дышит. Значит, просто спит. Это его успокоило. В дальнейшем расследование показало, что подними он тревогу немедленно — результат оказался бы аналогичным: Кривошеев был мертв уже час. Вскрытие ничего не обнаружило… Остановилось сердце. Абсолютно здоровое сердце вот так взяло — да и остановилось.
В половине седьмого, совершая обход второй раз, санитар поднял тревогу. Поздно, слишком поздно… Говорят, черты его лица расслабились, выражение его было совершенно спокойное, блаженно спокойное…
Мне так больно, будто я похоронил очень близкого для себя человека… Невозможность увидеть его лицо, услышать его голос рвет мне душу на части. Я просыпаюсь, обнимая подушку, мокрую от слез… А когда он приходит ко мне во сне — у меня носом идет кровь. Я размазываю ее по лицу и постели…
Я слышу голос его в своей памяти… Я вижу его во сне — и это все, что я имею.
Я пережил невероятную гамму чувств — от обожания до ненависти, я сходил с ума и обретал здравый смысл, испытывал восторг и нечеловеческий страх… Но теперь, когда его нет, я не чувствую ничего, кроме боли и отчаяния…
Иногда он казался мне мудрым и сильным — таким, каким я всегда представлял своего отца, — он мнился мне отцом, и я задыхался от любви и восторга… Но память, она язвительно напоминала его монолог о том, как дети, деревенские дети перед исходом кривошеевских из деревни были передушены с той самой досадой, с которой топят ненужных народившихся котят… И тогда…
Откуда мне взять силу и мужество вместить в себя все это?..
Он знал, что умрет, знал совершенно точно — и спокойно шел к этому, не испытывая страха, сомнения, отчаяния. Я думаю, он не просто знал — он сам это сделал… Сам остановил свое сердце. Он ждал своего часа — и этот час настал…
Кристо Ракшиев (говорит)
Мне больше нечего рассказать тебе, друг мой. Я закончил писать все это еще тогда, в том самом 1978 году, который перевернул всю мою жизнь… Когда я закончил, я понял — главное сделано. Теперь, когда я говорю тебе эти слова, я чувствую себя человеком, все уже сказавшим, но еще продолжающим говорить неслышные для других слова. Нет, не потому, что я хочу, чтоб ты их услышал, — скорее всего, я совсем не хочу этого. Я говорю для себя, от этого приходит блаженное ощущение исполненности задуманного…
Я окончательно потерял свое тело — я сохну от наркотиков, курева, бессонницы, постоянного нервного перевозбуждения. Посмотри на меня, скоро я подохну — я знаю, что скоро, не надо махать руками, делать сочувственные глаза, говорить утешительные слова… Знаешь, сейчас мне абсолютно наплевать, получится у тебя или нет, напишешь ты книгу или не напишешь.
Рукописи не горят, так ведь? Не горят… Подай мне сигарету, вон на окне пачка валяется… О, черт, последняя!.. Сообразишь пожрать чего-нибудь, пока я до киоска схожу, идет? (я молча киваю).
И вот еще что… (закуривает). Поищи ты этого полковника. Ну не мог он под землю провалиться, так ведь? Он знать может много больше моего… А я — я все сказал. Все, все, пошел за куревом…
Вит Ценев
Глупо, конечно… Но это были последние слова, которые я услышал из его уст…
Часть II
— Я объясню тебе. Я не знаю, сможешь ли ты постичь сказанное мной, но я знаю, что это для меня не имеет никакого значения. Ибо говорить мне и быть услышанным тобой — оно и есть самое главное для меня. И после ты сам выберешь свой путь: или умереть тебе, или жить тебе. Только твердо помни, что первое легче тебе будет, потому как я ненавижу тебя.
Я ненавижу тебя до самого костного мозга, до ломоты в суставах, до прикусов кровавых на губах своих. Я вскрыл бы тебе грудную клетку и прижигал бы сигаретами мясо твоего сердца. Я вырежу тебе язык и скормлю его крысам. Я слатаю миску для собаки из твоего черепа и буду наслаждаться, наблюдая за тем, как она лакает из него похлебку и как это варево выплескивается из твоих глазниц. Я сожгу тебя и буду подмешивать золу от плоти твоей в корм своим рыбкам. Я закажу себе сделать гондонов из твоей кожи: вообрази, что я чувствовать буду, натягивая его на свою плоть и трахая очередную суку. О-о! Я кончать в тебя буду, поганый выродок! Вот что я сделаю с тобой! Ты сдохнешь, а я все еще буду иметь и иметь тебя! Иметь и иметь, иметь и иметь. Вот так. Вот так. Вот так.
Я объясню тебе. Я расскажу тебе, в чем тут дело. Я допускаю, что с первого раза ты еще ничего не понял. Все казалось таким простым и ни к чему не обязывающим, верно? Ай, не бейте, ай, простите, это выдумки все такие. Так просто взялось и придумалось, да?! Только вот неувязочка у тебя вышла, гаденыш. Я, я, я! — лично с ним сидел, в глаза его смотрел, и речи его слушал! Голос его в ушах моих, слово его в
