Быть может, к этому она и стремилась.
Он беспомощно смотрел, как она взмахнула кинжалом, даже не пытаясь нанести удар по горлу. Один короткий взмах, и шелковая нить, удерживавшая самый яркий из талисманов Ирруле на одежде жреца, поддалась. Тот покатился по полу, погаснув раньше, чем коснулся земли.
Джатонди успела срезать второй амулет, прежде, чем КриНаид перехватил ее руку. Отобрав кинжал, он с легкостью приподнял гочанну, словно она ничего не весила. Мгновение девушка извивалась и билась в его руке, потом жрец отшвырнул ее. Джатонди пролетела по воздуху и тяжело рухнула на камень.
Бросок девушки отвлек жреца всего на несколько секунд, но Ренилл успел понять ее замысел - отчаянный, но не безумный и не самоубийственный. Всего два погасших талисмана, а огонь, обжигавший Ренилла, ощутимо остыл, и путь к спасению стал ясен.
Жаль, что до кинжальчика не дотянуться. И подумать только: Ренилл считал его игрушкой!
Жар все еще причинял боль, но уже можно было дышать. Приподнявшись, Ренилл бросился на КриНаида, умудрившись зацепить амулет, мерцавший на плече жреца. Нить лопнула, и блестящая вещица осталась у него в руках. Нечеловеческая рука сомкнулась у него на запястье мертвой хваткой. Ренилл мысленным взглядом видел пальцы скелета под черной перчаткой. Золотая маска придвинулась совсем близко, зеленый свет сквозил из глазниц и отверстия рта, из дыр, пробитых пулями. Яркий, нестерпимый свет, который грозил снова поглотить его разум, если не отвести взгляда.
– Он не ответит тебе! - Ренилл шепотом нанес ответный удар и почувствовал, как вторая рука врага сомкнулась у него на горле.
Борьба была безнадежной и только отбирала силы, но Ренилл все еще мог видеть. Что-то метнулось за спиной Первого Жреца. Джатонди торопливо обрывала талисманы с мантии, как ягоды с ядовитого куста. КриНаид лишился четырех или пяти амулетов, прежде чем успел обернуться. Девушка поспешно отшатнулась.
Рука, сжимавшая горло, разжалась; Ренилл покачнулся, но удержался на ногах. Воздух вокруг него стал привычно душным и теплым воздухом подземелья. Легкие горели, но работали. Жгло глаза, что-то мешало смотреть… Что-то с глазами…
Он моргнул, и все стало понятно, и глазами ничего не случилось. Просто сияние талисманов - единственный источник света в этой тьме - ослабло.
КриНаид тоже терял силы, но все еще оставался смертельно опасным. Джатонди опоздала с отступлением. Первый Жрец в два шага настиг ее. Удар затянутой в черное руки сбил девушку наземь. Потом КриНаид сделал что-то, и оставшиеся амулеты вспыхнули крошечными солнцами, а Джатонди пронзительно закричала и забилась в судорогах.
Подхватив с пола разряженный револьвер, Ренилл с размаху ударил по черному капюшону и бил до тех пор, пока свет не потускнел и Джатонди не перестала кричать. Но Первый Жрец все еще был жив, хотя и лишился еще двух амулетов. Теперь оставались всего два последних, над самым сердцем - если предположить, что Первый Жрец обладал столь низменным органом. Всего два амулета, почти померкшие, но такие же недосягаемые, как смерть их обладателя.
Кажется, из стали и дыма. Только не из земной плоти. Быть может, он бессмертен и неуязвим?
Уязвим.
– Он покинул тебя, - выдохнул Ренилл.
Из-за маски полыхнул зеленый огонь. Ренилл был пойман, побежден, поглощен. Пламя лизало его мозг, сжигая всякую защиту…
Осознав угрозу, Ренилл оторвал взгляд от лица врага и понял, что схвачен: две стальные руки сжимали его голову, поворачивая к зеленому сиянию в глазницах золотой маски. Из этой хватки невозможно было освободиться, да Ренилл и не был уверен, что желает свободы…
– Он
Это прозвучало утешительно. Странно, что какой-то клочок разума еще противился этому утешению. Ренилл не мог понять, отчего.
Прекрасная мысль. И прекрасный голос. В нем нет лжи. Как мог он казаться отвратительным и внушать страх? Страх и отвращение еще таились в душе, но о них можно забыть.
Однако вновь обретенный покой оказался недолог. Помеха, вмешательство… опять Джатонди. Она успела вернуть себе кинжал, и тонкое лезвие блеснуло дважды. Последние амулеты упали с одеяния КриНаида.
Всего на мгновение Ренилл ощутил чувство пронзительной потери, охватившее Первого Жреца. Он застыл, содрогаясь - а потом разум вернулся. Лишь свет, лившийся из отверстий золотой маски, освещал Святыню, но и его было довольно. Ренилл зарычал и что было сил ударил пустым револьвером в это зеленое свечение. Рукоять пробила золотой лист, и жрец содрогнулся. Второй удар в лицо, смертельный для обычного человека, заставил КриНаида отступить на два шага. От третьего он пошатнулся, но жизнь еще оставалась в этом чудовищном существе.
– Аон-отец! - Первый Жрец заговорил вслух, и Ренилл с Джатонди вздрогнули. В голосе, хоть и потерявшем силу, звучал прежний неземной гул.- Великий. Услышь своего первенца.
– Он покинул тебя! - Ренилл нанес новый удар. Золотая маска треснула, и жрец упал на колени.
– Аон-отец. Ответь.
– Он не слышит тебя. - Револьвер описал сверкающую дугу. Маска раскололась и упала, обнажив лицо КриНаид-сына.
Это был чудовищно древний лик, повторяющий черты обреченных младенцев, вырванных из лон Блаженных Сосудов. Те же кошмарные глаза, светящиеся зубы. Та же фосфоресцирующая плоть и уродливый череп, те же неуловимо искаженные черты, вопиющие о нечеловеческом происхождении. Так мог бы выглядеть один из принесенных в жертву детей, достигни он зрелости. Всего одно отличие: во лбу КриНаида, глубоко вросший в плоть и кость, сверкал последний, самый большой из талисманов Ирруле.
– Великий. - Мольба стала еле слышной.
– Он не вернется. - Ренилл взглянул на Джатонди, и девушка отдала ему кинжал. - Отвернись.
– Нет.
Она, не дрогнув, смотрела, как он опустился на колени и вырезал светящийся шар из гнезда. Крови не было. Ренилл отбросил талисман, и тот сверкнул падающей звездой и погас во мраке.
Слабый свет горел в глазах Первого Жреца. Он заговорил на древнем чурдишу, но голос, был неслышим.
Они прочли по губам.
– Аон-отец, Ты со мной. Ты здесь.
Он умер, и последний свет умер вместе с ним. Святыня погрузилась во тьму.
Ренилл ощупью нашел руку Джатонди. Оба замерли. Окружавшая их тьма казалось тяжелой, и тишина причиняла боль. Быть может, эта небывалая мгла и вызвала поднимавшийся в них ужас. Странно, чего бояться теперь, когда величайшая опасность миновала? Но ужас рос: болезненная дрожь под ложечкой, лед в жилах. Рука Джатонди стала холодной и влажной. Ей тоже страшно.
– Он?
Теперь Ренилл понял, чего боялся. Чушь! Кроме него и Джатонди, в Святыне никого нет.
Он поднялся, пытаясь чутьем угадать выход. Ни малейшего представления, придется пробираться на ощупь вдоль стены…
Джатонди ахнула, прервав мысль. Пальцы девушки больно стиснули его руку. Ренилл и сам дрожал, чувствуя, как заколотилось сердце, и поняв причину раньше, чем обернулся навстречу мощному сиянию, загоревшемуся посреди Святыни.
КриНаид не ошибся. Аон-отец был здесь.
Ренилл окаменел, охваченный изумлением, как окаменел бы при виде надвигающейся на него волны цунами. Но все же цунами - земное, доступное разуму, хотя и грозное явление. Отец был чужд, огромен, светозарен: человеческий разум отказывался постигнуть, человеческий взгляд - воспринять и вынести это запредельное сияние. Не удивительно, что его сочли богом.
