Настало утро — и Верран съела последнее, что у нее оставалось. Стиснув зубы, она продолжила путь вдоль лишенных растительности холмов, столь же одинаковых и бесконечных, как морские волны. Ничто кругом не намекало на то, что сюда хоть когда-то ступала нога человека. Ближе к полудню ее внимание привлекло к себе какое-то движение у самой линии горизонта, и Верран опустилась наземь и спряталась в траве. В нескольких сотнях футов ниже того места, где она затаилась, проехал отряд всадников в расшитых золотом зеленых мундирах герцогской гвардии. Ее они, судя по всему, не заметили. Верран лежала не шевелясь, а ее бурый плащ сливался по цвету с прошлогодней травой. Пока она наблюдала за гвардейцами, они остановились, о чем-то посовещались, потом развернулись и помчались по тропе, ведущей в сторону моря.
Верран неохотно поднялась с земли и продолжила свои поиски наугад. Ни плана пещер, ни какого- нибудь намека на то, где может находиться вход в них, у нее не было, и она начала осознавать, что могут пройти долгие недели, прежде чем она сумеет отыскать его. Приставленный к ней в качестве проводника Нид, очевидно, умер, а здешняя пустошь была к пришлым и невежественным далеко не ласкова. Время проходило, Верран начала испытывать сильный голод. Ее припасы кончились, а здесь, в холмах, разжиться было нечем. И опять нахлынула — правда ненадолго — острая боль. Ветер дул, Верран дрожала от холода, размышляя, не суждено ли ей бродить в одиночестве, так никого и не встретив, до тех пор, пока она не умрет от голода и истощения.
Но Верран ошибалась в своих предположениях и догадках. Холмы вовсе не были необитаемы, и невидимые глаза уже много часов наблюдали за нею.
Весь день она пробродила, испытывая все усиливающиеся страх и растерянность. Когда ветер стал еще холоднее и на холмы опустились сумерки, она поняла, что, скорее всего, ей придется скоротать еще одну ночь под открытым небом, в полном одиночестве и без пищи. В отчаянии она опустилась наземь. Сама о том и не подозревая, она находилась сейчас всего в двух сотнях ярдов от одного из самых замаскированных входов в пещеры.
И тут началось. Острая боль пронзила все ее тело — боль куда острей всего, что ей доводилось испытывать до сих пор. Закричав, она обхватила себя руками. Боль пошла на убыль. Ее ребенку предстояло родиться еще через три недели, но Верран почувствовала, что ее охватывает неизъяснимый страх. Не может быть, чтобы это началось прямо здесь! Она испытала еще один приступ, потом еще один…
Холодные серые сумерки опускались на холмы, а Верран, извиваясь и корчась, каталась по земле, беспомощная и разве что не умирающая. Родовые схватки оказались столь мучительными, что ничего другого она сейчас просто не осознавала. И поэтому ничуть не испугалась, когда из уже сгустившейся над нею тьмы выскользнули какие-то бледные тени — великое множество бледных теней, странно извивающиеся, червеобразно-белые фигуры, от которых во мраке исходило слабое свечение.
Глава 21
Утренние небеса над Ланти-Юмом были более или менее чисты. Солнечные лучи падали на башни, купола, особняки и каналы. Продавцы, торгующие с плотов, разложили свой товар, горожане ходили, прицениваясь, и на всем лежал налет повседневности. Лишь чудовищные с виду дымящиеся развалины дворца Грижни напоминали о резне и о прочих событиях минувшей ночи. Поговаривали, что среди руин можно найти обгоревшие человеческие тела, но никому не хотелось проверять истинность этих слухов. Поговаривали также, что царя демонов убили, но самые рассудительные лантийцы возражали на это, утверждая, что такого не может произойти никогда. Куда вероятней представлялось другое: Фал-Грижни просто-напросто удалился в запредельное пространство Эрты, чтобы, выбрав удобный момент, вернуться и отомстить всему роду человеческому.
В это утро, в утро своего торжества, Саксас Глесс-Валледж пребывал в превосходном настроении, потому что его будущее стало отныне воистину лучезарным. В конце концов все его козни увенчались полным успехом. Террз Фал-Грижни умер смертью предателя, чего он на самом деле и заслуживал. Глесс- Валледж, самый могущественный в рамках Познания из числа оставшихся в живых магов, да к тому же личный друг герцога, несомненно должен был стать магистром ордена Избранных. Однако больше всего его радовала чистота, с которой, удалось осуществить заранее намеченные планы. Никто ни в чем не сможет теперь упрекнуть самого Валледжа. Бренн Уэйт-Базеф, от которого при случае можно было ожидать неприятных сюрпризов, умер. Дополнительной и совершенно неожиданной радостью стало исчезновение командора Хаика Ульфа, которое, скорее всего, должно было означать его гибель. Единственно от кого можно было бы ожидать обвинений или разоблачений, это от таинственно исчезнувшей леди Грижни. И о ней, точно так же, как об Ульфе, у Валледжа не было никаких сведений. Оставалось надеяться, что она как верная жена решила разделить с мужем его огненную гибель, но никаких подтверждений этому не поступало. Валледж пожал плечами. Строго говоря, это уже не имеет никакого значения. В том крайне маловероятном случае, если леди Грижни всплывет, чтобы обвинить его, Валледж всегда сможет с нею справиться.
Пружинистым шагом поднялся маг к себе в уединенную лабораторию. Пока он отпирал дверь и входил, лицо его сияло от радости. А вот и они, все на месте, четыре больших коробка, точь-в-точь в том виде, в котором их доставили сюда гвардейцы. Достояние Фал-Грижни, ставшее отныне достоянием Саксаса Глесс- Валледжа.
Валледж открыл самый меньший из коробов. Да, вот они, смеси и снадобья, состав которых ему еще предстояло изучить, а вот линзы, амулеты, талисманы, хирургические инструменты. И все это тоже используется в обращении к Познанию. Валледж с первого взгляда узнал древний Крунийский круг; торжествуя, обнаружил самое меньшее пять воистину бесценных фосфоресцирующих камней из Во. Все это было прекрасно, на всем лежала печать превосходной степени: самое редкое, самое дорогое, самое древнее. Чего же удивляться тому, что, обладая всеми этими сокровищами, Фал-Грижни был столь могуществен? Но теперь Глесс-Валледж сумеет превзойти его. Он вскрыл еще два короба — и обнаружил, что они тоже битком набиты истинными сокровищами. Заветный сон мага обернулся явью.
Правда, здесь оказалось меньше записей, чем ожидал и надеялся найти Валледж. Этому можно было подыскать лишь одно объяснение. Каким-то образом Грижни сумел перед смертью выкроить время на уничтожение записей. Валледж вздохнул. Великая утрата, конечно, воистину великая. Впрочем, один короб он еще не вскрывал, причем напоследок оставив самый большой.
Должно быть, волнение и алчность заставили Глесс-Валледжа забыть о всегдашней осмотрительности. Искусный и многоопытный чародей, он тем не менее не почувствовал, как начало вступать в силу Познание, и потому оказался совершенно неподготовлен к тому, с чем столкнулся, сняв крышку с последнего короба.
Оттуда поднялось косматое черное облако. Реакция чародея оказалась молниеносной: он тут же захлопнул крышку. Но при всей его стремительности облако успело выскользнуть из короба, и, следовательно, Валледж опоздал. Отступив на шаг, он сделал глубокий вдох, после чего заговорил властным голосом. Испуга он не почувствовал. Он находился, как ему казалось, на самом гребне своего могущества и не сомневался в том, что сумеет совладать с Познанием мертвого соперника. Поэтому он необычайно изумился, когда выяснилось, что ему не удается добиться желаемого результата. Его собственное Познание оказалось вытесненным волей высшего порядка — точно так же, как сам он некогда без малейшего труда подавил Познание Бренна Уэйт-Базефа. Да и обстоятельства были во многом сходными. Неизъяснимый туман заткал сознание Валледжа. Он предпринял вторую попытку, оказавшуюся столь же безуспешной, и на его неизменно красивом и доброжелательном лице появилась страшная гримаса.
Глесс-Валледж понимал, что не имеет смысла зря тратить время и силы. Было ясно, что с этим зловещим видением ему без дополнительного подкрепления не справиться, поэтому он, сохраняя хладнокровие, однако быстрым шагом, направился к двери. Но она оказалась запертой, и Валледж своей волей не смог отпереть ее. Он попал в ловушку. И развернулся лицом к черному облаку, осознав это.
Оно меж тем менялось. На глазах у Валледжа оно изменило форму, перегруппировалось — и вот перед ним возник знакомый и ненавистный образ. В комнате появился Террз Фал-Грижни, и Валледж понял, что это — призрачная проекция чувств и эмоций его заклятого врага, проекция, тысячекратно более могущественная, чем та, что появилась во время состязания по Дройлю. И хотя он ясно понял, с явлением или существом какого рода столкнулся, Глесс-Валледжу все равно не удалось скрыть дрожь. Призрак Фал- Грижни представлял собой жуткое зрелище — фосфоресцирующая фигура, сотканная из тумана, переливающегося цветами в диапазоне от бледно-серого до кромешно-черного. На смертельно бледном
