крупный заем и на эти средства окружит себя роскошью, приличествующей высокому положению нового лорда Хар-Феннахара. Наряды, дворец, кареты и экипажи — все как подобает. И уж затем можно будет предстать перед его милостью герцогом Бофусом Дил-Шоннетом, дабы предъявить претензии на свое законное место среди равных по крови. Вернув же себе титул и состояние лорда Хар-Феннахара, вы тут же рассчитаетесь с долгом и заживете счастливо и беззаботно. Вот и все, господин. План прост, как все гениальное, а главное, мы будем избавлены от необходимости прибегать к плебейским занятиям.
— Все это чрезвычайно интересно, но я предвижу одно маленькое препятствие. Кто мы, как не голодные оборванцы без гроша в кармане? Чужеземцы без роду, без племени, без поручителя. Вряд ли найдется человек, который ссудит нам хотя бы дакль.
— От внимательного взгляда не укроется природный блеск истинного достоинства…
— Будь ты ростовщиком, неужто стал бы доверять двум обнищавшим сзарийцам?
Гроно промолчал.
— Давай поступим иначе, — предложил Деврас. — Время идет, и скоро совсем стемнеет. Устроимся где-нибудь на ночлег, поужинаем, а утром я попробую найти работу — писцом ли, секретарем или толмачом. Тем временем ты, друг мой, будешь бегать по городу, расклеивая рукописные объявления с обещанием вознаграждения любому, кто вернет похищенные бумаги. Никому, кроме меня, они не нужны, значит, можно надеяться, что злосчастное происшествие закончится хорошо. Я же тем временем отпишу в Сзар, запрошу копии. Подождем ответа — скажем, пару месяцев — и по истечении этого срока, как бы ни повернулось дело, предстанем перед лантийским герцогом и вручим ему прошение. Что ты на это скажешь?
— Скажу, что план ваш, хоть и не лишен здравого смысла, мне вовсе не по вкусу, — недовольно ответил камердинер. — Я бы предпочел более активное проявление воинствующей добродетели.
— Воинствующая добродетель — не что иное, как торжество страха над самосохранением.
— Опять Гезеликус?
— Кто же еще?
— Никчемный, вульгарный простолюдин, вот он кто! Мастер Деврас, я не на шутку обеспокоен. Мыслимое ли дело, чтобы лорд Хар-Феннахар в поте лица своего, будто простой крестьянин, зарабатывал себе на пропитание? Такого я допустить никак не могу. Уж я придумаю, как нам прокормиться, только вам не позволю опуститься до презренного труда.
— Гроно, труд не может быть презренным. Если тебе когда-либо доводилось читать Фу Крунлифа… впрочем, не время спорить об этом. Смотри, как выросли тени. Скоро день и вовсе угаснет. Давай-ка подумаем о ночлеге.
— Что ж, будь по-вашему.
С явным усилием подавив возражения, камердинер поднял глаза к мерцающим башням Ланти-Юма. Над ними сияла багряная звезда, по размерам превосходящая любое другое светило, причем не покидавшая небосвод даже в дневное время суток.
— Как можно в незнакомом городе найти приличное пристанище, которое оказалось бы нам по карману? И как прикажете нести вещи? Два сундука и короб со старыми фолиантами — не шутка. Чем-то придется пожертвовать, по всей видимости, последним.
— Книги я не брошу, — с непривычной для него резкостью ответил Деврас, — даже если придется нанять носильщика. Что до крыши над головой, есть у меня одна мысль. В книге Виба «Прогулки по Ланти- Юму» содержится описание одного из его районов, существующего с незапамятных времен, — причудливого, колоритного, не похожего ни на один другой, и, самое главное, недорого. Там мы и попытаем счастья.
— Звучит многообещающе, господин. Как же называется эта заманчивая обитель?
А называется она Дестула.
На тихой поляне, как раз над Кфрллщевой котловиной, собралась небольшая группка вардрулов, в том числе двое последних Грижни. Были там младшая матриарх Фтриллжнр, младший патриарх Ржнрллщ, Дфжнрл Галлр, и от каждого клана явился хотя бы один представитель. Сородичи переговаривались приглушенными голосами, напряжение окаймлявших глазницы валиков выдавало их вящее изумление, поскольку никогда прежде, на памяти Бог знает скольких поколений, Поверхность не принимала их с таким радушием. Что за восхитительная атмосфера — беспросветно-черная, насыщенная теплой влагой и дивным ароматом, ласкающая, будто прикосновение родной руки. И было в той мгле что-то неописуемо свежее, бодрящее, внушающее смелость, надежду и гармонию душевных струн. Все это выразилось в яркости хииров вардрулов. Их тела засияли, словно маяки в ночи, в жилах запела кровь. Даже Грижни и те не избежали чудотворного воздействия. Казалось, на мгновение к старому, недужному Грижни вернулась лучезарность молодых лет. Патриарх же сделал глубокий вдох, и его плоть засияла тем самым глубинным светом, что снисходит на вардрулов лишь при общении с Предками.
Спутникам патриарха не дано было узнать, что нечто похожее на общение с Предками взволновало его сердце. Воля пращуров тисками сдавила его сознание, и он разделял неистовство их устремлений. Черпая силы в живящей черноте, он ощутил чувство неизбежности, и было в этом ощущении что-то успокоительное. Путь, открывшийся перед ним, был ясен и чист.
Но если хиир патриарха и выражал его состояние, словами он никак не выразил своего воодушевления. Вслух он произнес лишь одно:
— Все верно. Преобразованная Поверхность зовет нас.
— Как и обещали Предки. — По интенсивности сияния младшая матриарх Фтриллжнр разве что самую малость уступала патриарху. Впрочем, как и все остальные, опьяненные упоительным мраком. Да, они отметили силу его свечения, уверенный вид и инстинктивно потянулись к нему.
— Скажи, патриарх, на то воля Предков?
— На то воля самой Поверхности, — был ответ.
— Так, значит, время пришло, и ты поведешь нас? Поведешь, как величайший из всех патриархов?
Захлестнувшая Грижни волна острого восторга отразилась в нестерпимом сиянии его хиира, рассеяв все сомнения.
Да, — произнес он, и его пальцы сложились в фигуру, означающую непоколебимую решимость.
Глава 2
— Отличная новость, ваша светлость! Просто расчудесная! — Не чуя под собой ног от радостного возбуждения, Гроно вошел, громко хлопнув дверью, чем до полусмерти напугал целую армию тараканов, которые тут же бросились врассыпную. — Судьба благоволит к нам!
Деврас Хар-Феннахар оторвался от работы. Надо сказать, что он находился в тесной, скудно обставленной комнатенке. Она скорее походила на карцер, поскольку располагалась ниже уровня канала, в подвале дома, и в ней не было ни одного окна. Единственным источником освещения даже в ясный полдень служила чадящая керосиновая лампа. Тусклые желтоватые блики играли на покрытых плесенью, сочащихся влагой стенах, на низком потолке, с которого беспрестанно отрывались и звонко падали холодные капли, на каменном полу, кишащем тараканами. Очаг был пуст, царивший в комнате холод пробирал до костей. Деврас сидел на тонком соломенном тюфяке, совмещавшем функции постели и конторки. Вокруг лежали книги, папки, письменные принадлежности, стопки листов бумаги. Часть листов уже была исписана аккуратным убористым почерком, что свидетельствовало о явных успехах в переводе последнего виппонского трактата. Перевод прямо-таки цвел витиеватостью выражений и изысканными красотами слога, чего нельзя было сказать об авторе. Даже при столь обманчивом освещении лицо юноши поражало своей болезненной бледностью. Спасаясь от озноба, он закутался в истертое одеяло, но складки изъеденного молью шерстяного полотнища не могли скрыть нездоровую худобу его тела. Впрочем, несмотря на лишения и невзгоды, Деврас не утратил мягкого, едва ли не мечтательного нрава. Чуть улыбнувшись неистощимому оптимизму своего верного камердинера, он отложил в сторону перо и поинтересовался:
— Что стряслось?
— Господин, нам улыбнулась удача! У нас есть шанс!
В ответ на немой вопрос Гроно пояснил:
— Я случайно узнал, что его милость герцог Бофус Дил-Шоннет дает завтра свой знаменитый ежегодный бал, празднество в честь лантийской знати. Вне всякого сомнения, к ней принадлежит и лорд Хар-Феннахар. Ваша светлость займет, наконец, достойное место в высшем свете. Ну-с, что вы скажете на это?
