«Золотой таль». За один день стоимость пассажирского места выросла вчетверо против прежней, и теперь торг достиг своей кульминации.
Бегло проверив корабли, водолаз поплыл к складам, возвышающимся в дальнем конце верфи.
— Здесь ее нет, Ваксальт. — Герцог чуть ли не плакал. — Я почти убежден в этом.
Глесс-Валледж с трудом удержался от того, чтобы не пожать плечами.
— Не стоит терять надежду, ваша милость.
— Ни в коем случае. Я должен верить, что моя Кара вернется. Возможно, как раз в этот момент она приближается к Ланти-Юму, может, она у самых городских ворот. Ваксальт, отправьте водолаза к городской стене! Пусть оглядит окрестности!
Валледж повиновался. Снова сменились водные картинки, и гавань уступила место городской стене. Водолаз проследовал по ней до самых Северных ворот, откуда и принялся обозревать местность. У Бофуса перехватило дыхание. На несколько лиг раскинулись пастбища и луга. За ними, словно голодный кошмар, начиналась Тьма.
После ухода его непревзойденности Глесс-Валледжа, успокаивающие заверения которого не убедили герцога Бофуса, он надолго погрузился в тягостные раздумья. Когда же правитель Ланти-Юма наконец принял решение, над каналами уже сгустились сумерки. Позвав вестового, герцог отдал распоряжение, и через короткое время спускался в личный домбулис в сопровождении своих облаченных в зелено-золотую форму гвардейцев.
Лурейский канал казался спокойным, дворцы по его берегам возвышались незыблемыми, величественными громадами. Справа находилась ярко освещенная резиденция дом Валледжей, самый элегантный особняк во всем Ланти-Юме. Прямо по курсу вздымались четыре голубых шпиля пустующего дворца Феннахаров. Небо было расцвечено красками заката, а вдоль набережной и прогулочных аллей уже зажглись фонари. Где-то неподалеку звучала музыка, легкая мелодия струилась в напоенном морскими запахами воздухе. В небе мерцали ранние звезды, и все казалось бы абсолютно нормальным, если бы не красная Звезда прямо над головой.
299
Герцог задумчиво поглаживал бородку. Наконец-то до него дошло, как обманчива эта кажущаяся безмятежность. Узрев всего несколькими часами ранее изображение магической Тьмы, он впервые осознал весь ужас нависшей над городом угрозы. Конечно, Глесс-Валледж проявляет завидное мужество и оптимизм. Сомневаться в выдающихся способностях чародея стыдно и недостойно герцога, считающегося его другом. Но Бофус тем не менее ничего не мог с собой поделать. Кошмарная темень притаилась совсем рядом, у самой стены, дожидаясь удобного момента, чтобы поглотить город… Будущее рисовалось столь мрачными красками, что заверений Глесс-Валледжа было недостаточно для того, чтобы изгнать из сердца герцога леденящий страх. А значит, успокоить его было некому, ведь ни одна живая душа не могла сравниться с его непревзойденностью в прозорливости.
Выходит, дать мудрый совет могли только мертвые.
На ближайшей к нему стороне садов Шоннета стояла хрустальная статуя итчийского чародея Юна, им самим изготовленная, своего рода автопортрет. Статуя, появившаяся задолго до становления в Ланти-Юме ордена Избранных, пережила много веков, не оставивших на ней ни малой трещинки, ни пятнышка, ни каких других повреждений. Столь удивительной способностью противостоять стихиям и времени памятник, как считалось, был обязан непреклонному характеру своего создателя и прототипа. По широко распространенному поверью, статуя дважды говорила с людьми, каждый раз в момент грозящей обществу страшной опасности. По мнению многих, такой момент настал и теперь, и потому к памятнику начали стекаться толпы людей, горящих желанием увидеть чудо. К ним-то Бофус и вознамерился присоединиться.
Домбулис проплывал мимо колокольни Ка-Неббинон, мимо дворцов и особняков, купающихся в приглушенном свете гаснущего вечернего зарева, мимо памятника Кройно-Дету и далее, по каналу Во, который, в свою очередь, питал Прямоводный канал. Потом проскользнули под мостом Нищих презрев мольбы сгрудившихся там попрошаек; мимо некогда пышных усадьб, к ближней окраине садов Шоннета. Герцогский домбулис причалил к пирсу Юна. А оттуда рукой подать до знаменитого хрустального истукана.
Лантийцы, собравшиеся на площади, смотрели на статую философа и чародея как на последнюю надежду. Любопытствующих становилось все больше, и теперь памятник окружало уже несколько сотен людей. Земля была усеяна одеялами, корзинами, пустыми бутылками, обглоданными костями. Кто-то уснул тут же на траве у самого подножия пьедестала, но в основном паломники терпеливо ждали. В предшествующие часы появились некоторые признаки, предсказывающие появление чуда. Около полудня кто-то видел призрачную ауру, обволакивающую статую. Позднее, опять же по рассказам очевидцев, глаза хрустального чародея засияли. А совсем недавно многие видели, как задрожали губы и подбородок Юна. Прибытие правителя с гвардейцами лишь укрепило уверенность лантийских граждан. Возможно, не желая говорить с простым людом, Юн произнесет заветные слова в присутствии герцога.
По толпе пробежал ропот, и люди расступились пропуская герцога с его свитой. Бофус шел вперед часто останавливаясь, чтобы пожать тянувшиеся к нему со всех сторон руки. Приблизившись к постаменту, он остановился, устремив голубые глаза на лицо Юна. Хрустальный лик не обнаружил ни малейших признаков жизни, и герцог мысленно ужаснулся. Что, если маг откажется с ним говорить? Что, если он унизит его молчанием на глазах у подданных?.. Какой выйдет конфуз! Если б только рядом была Кара! Она бы подсказала ему, как поступить. Но Каравайз не было, приходилось решать самому. Украдкой облизнув губы, Бофус заговорил почти спокойным голосом:
— Великий Юн, мы приветствуем тебя и выражаем свое глубочайшее почтение и восхищение. Желаем тебе радости и вековечного хрустального покоя.
Статуя не ответила.
— Зная о твоем благодушии, мы обращаемся к тебе за советом. Внемли мольбам, поделись мудростью своей в час нашей беды.
Молчание. В толпе началось перешептывание.
Бофус, снедаемый чувством острой неловкости, переступил с ноги на ногу.
— Как герцог Ланти-Юма, я молю тебя о помощи. Именем всех твоих соотечественников-лантийцев прошедших и грядущих веков я заклинаю тебя, великий Юн, твои братья и сестры ждут твоего пророческого слова. Прошу тебя, не обмани их ожиданий, — заключил герцог, исчерпав запасы своего красноречия. Неожиданно статуя озарилась ярким светом, и все собравшиеся в этот миг на площади дружно ахнули. Многие, включая некоторых гвардейцев, поспешно отошли назад. Бофус продолжал стоять, стиснув руками лицо, его озарила радостно-изумленная улыбка Юн же светился в сгустившихся сумерках, подобно луне. Хрустальную голову озарил нимб, по земле прокатилась легкая дрожь, заставившая многих броситься врассыпную. Гвардейцы, все, как один, обнажили шпаги. Но герцог Бофус даже не вздрогнул, не видя никакой для себя опасности.
Бесцветные глаза светились умом, прозрачный рот приоткрылся, по неподвижным рукам побежали искорки силы.
— Научи нас, Юн, — попросил герцог Бофус. — Посоветуй.
Земля содрогнулась еще от одного толчка, и, прежде чем гул от него утих, из неподвижных губ зазвучал громовой голос Юна.
— Время идет.
Молчание, воцарившееся на площади, свидетельствовало о всеобщем внимании.
— Время шло.
Толпа отозвалась недоуменным гулом.
— Время прошло.
Дрожь под ногами утихла. Потрескивающая огоньками аура начала гаснуть. Видя, что хрустальный мудрец собирается снова замолчать на века, герцог встревожено вскричал:
— Великий Юн, не покидай нас! Научи! — Пауза, словно статуя обдумывала, так ли уж необходимо продолжать беседу, и затем: — Лантийцы, спасайтесь. Бегите.
— Покинуть наш город?
— Он уже не ваш…
