на этой самой террасе год назад? Животная страсть заглушила все остальное? Неужели вопль твоих яичников...
– Прекрати, Элла! – Теперь Дебра рассердилась, щеки ее раскраснелись, брови нахмурились.
– Да! Да! – Элла отбросила кость и шумно облизала пальцы. – Тебе должно быть стыдно, ты должна сердиться на себя...
– Черт тебя побери! – крикнула Дебра.
– Согласна – но он заберет и тебя, если ты не будешь писать. Пиши, женщина, пиши! – Она уселась поудобнее, и плетеное кресло протестующе заскрипело. – Ну ладно, айда купаться. Дэвид еще не видел меня в бикини. Посмотрит ли он после этого на свою тощую девчонку?
Вечером они уехали в Иерусалим, загорев на солнце, и хотя сиденья 'мерседеса' не предназначались для любовников, Дебра умудрилась прижаться к Дэвиду.
– Ты знаешь, она права, – нарушил он удовлетворенное молчание. – Ты должна писать, Деб.
– О, я буду, – легко ответила она.
– Когда? – настаивал он, и, чтобы отвлечь его, она прижалась теснее.
– Как-нибудь, – ответила она, удобнее укладывая свою темную голову ему на плечо.
– Как-нибудь, – передразнил он ее.
– Не понукай меня, Морган. – Она уже засыпала.
– Перестань уклоняться от ответа. – Свободной рукой он погладил ее волосы. – И не спи, когда я с тобой разговариваю.
– Дэвид, дорогой, перед нами вся жизнь – и даже больше, – прошептала она. – Ты сделал меня бессмертной. Мы с тобой будем жить тысячу лет, и для всего найдется время.
Возможно, темные боги услышали ее слова, переглянулись и сардонически усмехнулись.
В субботу Джо и Ханна пришли в дом на улице Малик, и после обеда было решено совершить восхождение на гору Сион за долиной. Они вступили в лабиринт коридоров, ведущих к могиле Давида, увешанный великолепными вышитыми тканями, изображениями короны и покровами Торы. Отсюда всего несколько шагов до комнаты, где – в этом самом здании – происходила тайная вечеря Христа, так тесно переплелись в этой крепости традиции иудаизма и христианства.
Потом они через врата Сиона вступили в старый город и вдоль стены прошли к центру иудаизма. Скошенная в манере Иродовых времен стена – все, что осталось от знаменитого второго храма Ирода, уничтоженного две тысячи лет назад римлянами.
У входа их обыскали, и они присоединились к потоку верующих, стремящемуся к стене. У Стены плача они долго стояли в молчании. Дэвид снова ощутил, как возрождается в нем расовая память, ощутил душевную пустоту, которую так хочется заполнить.
Молились, стоя лицом к стене; среди молящихся было много ортодоксов со свисающими на щеки пейсами; хасиды раскачивались в религиозном экстазе. В закрытом помещении справа молились женщины.
Наконец Джо заговорил, в его голосе звучало легкое замешательство.
– Я, наверно, тоже пойду помолюсь.
– Да, – согласилась Ханна. – Пойдешь со мной, Дебра?
– Минутку. – Дебра достала что-то из сумочки. – Я сделала это тебе для свадьбы, – сказала она. – Но надевай сейчас.
Это была ермолка, вышитая молитвенная шапочка из атласа.
– Иди с Джо, – сказала Дебра. – Он покажет тебе, что делать.
Девушки направились в женское помещение, а Дэвид надел ермолку и вслед за Джо пошел к стене.
К ним подошел служитель – шамаш, старик с длинной серебряной бородой, и привязал к правой руке Дэвида маленький деревянный ящичек с частицей Торы.
– Твои слова лягут тебе на сердце и на душу, и ты свяжешь их правой рукой...
Потом он набросил на плечи Дэвиду талес, шерстяную шаль с кисточками, и повел к стене, и Дэвид вслед за шамашем начал повторять:
– Слушай, Израиль: Господь – Бог наш, Господь один...
Голос его звучал все увереннее, он припоминал слова и смотрел на стену из массивных каменных блоков, которая возвышалась над ним. Тысячи верующих писали свои молитвы на обрывках бумаги и вкладывали в щели меж камнями; вокруг молились. Дэвиду показалось, что от этого святого места к небу восходит золотая дымка молитв.
Потом они по древним ступеням поднялись в еврейский квартал, и доброе чувство не покидало Дэвида, ему было приятно и тепло.
Вечером, когда они вместе сидели на террасе, пили пиво 'голдстар' и щелкали семечки подсолнуха, разговор сам собой перешел на Бога и веру.
Джо сказал:
– Я израильтянин и еврей. Вначале моя страна, а только потом религия.
Но Дэвид помнил, с каким выражением молился Джо у Стены плача.
Они проговорили допоздна, и Дэвид все отчетливее видел свое огромное религиозное наследие.
