которое стоит рискнуть. Мы не можем никак проиграть полностью. Но, конечно, я надеюсь на победу, желаю победы от всего сердца. Она принесла бы нам значительное укрепление мощи, расширение и укрепление нашего фронта борьбы, она внесла бы в наши ряды оживление, движение и активность. Это всегда полезно. К тому же конгресс вызвал бы в лагере буржуазии и её реформистских друзей рост беспокойства, неуверенности, противоречий и конфликтов. Можно себе представить, кто будет заседать вместе с “гиенами революции”, если дело пойдёт хорошо под их руководством: тут будут и честные, прирученные социал-демократки под верховным руководством Шейдемана, Дитмана и Легина, и благочестивые христианки, благословляемые папой или следующие учению Лютера; и настоящие дочери тайных советников и новоиспечённые статские советницы, английские бонтонные, как леди, пацифистки и пламенные французские суфражистки. Какую картину хаоса, распада буржуазного мира должен отразить конгресс! Какую картину его безысходной безнадёжности! Конгресс усилил бы распад и этим ослабил бы силы контрреволюции. Всякое ослабление сил врага равнозначно усилению нашей мощи. Я за конгресс. Итак, начинайте. Желаю вам успеха в борьбе.
Мы говорили ещё о положении в Германии, особенно о предстоящем “объединительном съезде” старых “спартаковцев” 10 с левым крылом независимых11. Затем Ленин поспешно ушёл, дружески поздоровавшись с несколькими товарищами, работавшими в комнате, через которую ему пришлось пройти.
Я с радостью и надеждой принялась за подготовительную работу. Однако идея конгресса разбилась о позицию, занятую германскими и болгарскими коммунистками, которые в то время руководили самым значительным, если не считать Советской России, коммунистическим женским движением. Они категорически отклонили созыв конгресса. Когда я сообщила об том Ленину, он ответил мне:
— Жаль, очень жаль! Эти товарищи оставили неиспользованной блестящую возможность открыть широчайшим женским массам новые, лучшие перспективы и этим привлечь их к революционной борьбе пролетариата. Кто знает, повторится ли так скоро такой благоприятный случай. Железо надо ковать, пока горячо. Но сама задача осталась. Вы должны продолжать искать путь к женским массам, которые капитализм поверг в ужасающую нужду. Вы должны искать его во что бы то ни стало. От этой необходимости нельзя уклониться. Без организованной деятельности масс под руководством коммунистов нет победы над капитализмом, нет строительства коммунизма. Потому должен, наконец, прийти в движение и Ахерон женских масс.
Минул первый год, проведённый революционным пролетариатом без Ленина. Этот год показал прочность его дела, показал исключительную гениальность вождя. Пушечные выстрелы возвещают траурный час, в который Ленин год тому назад закрыл навеки свои далеко и глубоко видящие глаза. Я вижу бесконечные процессии печальных мужчин и женщин из трудящегося народа. Они идут к месту упокоения Ленина. Их траур, мой траур, траур миллионов. Ожившая боль будит с непреодолимой силой воспоминания. Она же воскрешает действительность, перед которой исчезает тяжёлое настоящее. Я слышу каждое слово, которое произносит Ленин в разговоре. Вижу каждое изменение выражения его лица. И я должна писать, должна… Знамена склоняются перед могилой Ленина, знамена, окрашенные кровью борцов революции. Кладут лавровые венки. Ни один из них не может быть лишним. И я присоединяю к ним эти скромные листки.
Январь 1925 г.
ЛЕНИН И МАССЫ
Когда я вспоминаю наши беседы с Лениным, его слова живы во мне, словно я их слышала сегодня во всех них выступает одна характерная черта великого революционного вождя. Это глубина его отношения к широчайшим массам трудящихся, в особенности к рабочим и крестьянам.
Ленин был проникнут сердечным, искренним сочувствием к этим широким массам. Их нужда, их страдания, от болезненного булавочного укола до жестоких ударов дубиной, в их повседневной жизни, всё это болью отзывалось в его душе. Каждый отдельный случай, о котором он узнавал, свидетелем которого он был, являлся для него отражением участи многих, бесчисленных. С каким волнением рассказывал он мне в начале ноября 1920 г. о крестьянских ходоках, незадолго перед тем побывавших у него:
— Они были в лохмотьях, с тряпками на ногах и в лаптях. При теперешнем ненастье! Ноги их совсем промокли, посинели, замёрзли. Разумеется, я распорядился, чтобы им принесли обувь из военного склада. Но разве этим поможешь? Тысячи, десятки тысяч крестьян и рабочих ходят теперь с израненными ногами, невозможно всех их обуть за счет государства. Из какого глубокого и страшного ада должен подняться, выбиться наш бедный народ! Дорога к его освобождению значительно труднее, чем дорога вашего германского пролетариата. Но я верю в его героизм, он выбьется!
Ленин говорил сначала тихо, почти шепотом. Последнюю фразу он произнёс громко, сжав губы, с выражением твёрдой решимости После нескольких дней пребывания в Иваново-Вознесенске, приблизительно в тот же период, я должна была ему сообщить о полученных мною незабываемых впечатлениях: о происходившей там окружной конференции, о собрании в переполненном театре и царившем там настроении, о посещении детских домов и большой текстильной фабрики, где работают преимущественно женщины.
Ленин в особенности интересовался тем, что я видела и переживала среди маленьких детей и подростков, подробно расспрашивал. Я рассказала ему, как обступили меня работницы и засыпали вопросами о положении их сестер в Германии и как они к заключение сказали:
— Взгляни на наши голые и израненные ноги. У нас только лапти. Холодно, и нужно ходить на работу. Передай Ленину, что мы будем очень рады, если удастся получить на зиму хорошую обувь. И хлеба побольше бы нам дали! Но передай ему, что мы и без этого продержимся, даже если ещё в чём будет нужда.
Ленин слушал меня с большим вниманием. На лице его отражалось сострадание.
— Я знаю, как терпят и переносят лишения эти бедняки! — воскликнул он. — Страшно, что Советская власть не может сразу помочь. Наше новое государство должно сначала отстоять своё существование, выдержать борьбу. Это требует огромных жертв. Но я также знаю, что наши пролетарки выдержат. Это героини, великие героини. Их освобождение не падает им, как подарок с неба. Они его заслуживают, они покупают его своими жертвами, расплачиваются своей кровью даже тогда, когда они не стоят перед винтовками белых.
Ленин был проникнут глубоким, сокровенным пониманием душевных страданий подневольного человечества, изнывающего в тисках отживших общественных и бытовых форм. Но как ни сильно было сострадание Ленина к тяжёлой участи масс, этим одним никоим образом не исчерпывалось его отношение к массам. Это отношение не было основано, как у многих, на слезливом сочувствии, оно имело твёрдые корни в его оценке масс как исторической революционной силы. В эксплуатируемых и подневольных Ленин видел и ценил борцов против эксплуатации и порабощения, а во всех борющихся он видел и ценил строителей
