— Мне все равно, — заверил меня Йен, — но так полагается, я думаю.
— А я захочу, — нетерпеливо вставила Руфь. — Я не помню, как мама выглядела. Только она все огорчала папу. Это было ужасно.
— Нет, милая, — возразила я, — не совсем так. Папа огорчался только потому, что мама болела. И потому что он любил ее и так хотел, чтобы она поправилась.
— А ладно, — сказал Йен, — теперь это неважно. — Его не интересовали ангелочки, так что он побрел обратно в кровать.
— Мама, — прошептала Руфь, когда я поцеловала ее на ночь, — ты никогда не будешь огорчать папу, верно? — Когда я пообещала, от ее удовлетворенной улыбки у меня сердце чуть не разорвалось.
В субботу перед Рождеством у Руфи поднялась температура. Вряд ли это могло случиться в более неподходящее время, но она не выглядела больной и с удовольствием согласилась остаться в постели вместе с Хани, которой тоже нездоровилось.
Предоставленный сам себе Йен бродил возле кухни, пока я готовила ленч. У него был включен транзисторный приемник, и я как раз собралась попросить его уменьшить звук, когда диск-жокей объявил адресата следующей записи: фамилия и адрес в Глазго.
— Для вас, миссис Глеи, с любовью от вашей двоюродной сестры, мисс Луизы Армстронг из Оттавы. В своем письме мисс Армстронг упоминает, что собирается навестить вас, так что сейчас она, очень может быть, уже с вами вместе. Она просила передать «Мои домашние», и мисс Армстронг также шлет свою любовь исполнителю этой песни Колину Камерону.
— Папа! — завопил Йен. — Папа будет петь. — Он сразу увеличил громкость до максимума, и голос Колина, исполнявший песню, от которой у меня всегда наворачивались слезы на глаза, составил странное сочетание с прозаическим вареным мясом и молочным пудингом.
— Когда мы его будем встречать во вторник? — который раз спросил Йен, и я ему который раз объяснила. Колин возвращался в Глазго. Завтра поздно вечером он должен был быть в Лондоне и остаться там в понедельник на репетицию новогоднего телевизионного шоу.
— Папа не говорил, кто такая эта мисс Армстронг? — спросила я, когда песня закончилась.
— Нет, — не раздумывая, ответил Йен. — Но по-моему, у меня есть тетя Лу или вроде того.
В этот день его пригласили пойти со школьным приятелем и его отцом на детский сеанс в кинотеатре в Глазго, и после ленча от отбыл в отличном расположении духа. Я сидела возле Руфи, когда раздался звонок в дверь. Гостья, которой на вид было около семидесяти, увидев меня, выглядела озадаченной.
— Мне нужен мистер Камерон. Он еще живет здесь? — По легкому канадскому акценту до меня вдруг дошло совершенно невероятное совпадение.
— Вы, случайно, не мисс Армстронг?
Так оно и оказалось. Она приехала в Глазго неделю назад, но завтра уезжала, чтобы провести рождественские праздники с друзьями в Йоркшире.
— Я не хочу ему слишком надоедать, — сказала она про Колина, — но в эту поездку мне хотелось бы с ним встретиться. Конечно же, я должна вам объяснить. Энн была моей племянницей.
Я чуть не ахнула. Так это была тетушка, которая воспитывала Энн, и уж точно она скорее всего могла винить Колина за то, что брак оказался неудачным. И все же она во всеуслышание посылала ему свою любовь.
Когда я объяснила причины отсутствия Колина и Йена, я провела ее в спальню и оставила на попечение Руфи и Хани, пока я занималась чаем. Я не слишком ожидала, что Руфь будет занимать ее беседой, но к моему удовольствию, беседа завязалась — и очень оживленная.
— До чего же она стала хорошенькая, — объявила мисс Армстронг, когда мы пили чай. — И уже полна характера.
— Она похожа на свою мать, — пробормотала я, и моя гостья мгновение помолчала и вздохнула.
— Нет, Дебора. У бедняжки Энн характера было немного. — Она нерешительно продолжала. — Колин не рассказывал вам о ней?
— Почти ничего.
— Да, он не стал бы. Думаю, он слишком хороший человек, чтобы даже теперь кому-то все рассказать об этом. — Она помолчала. — Я во многом виновата, я знаю. Но я была так счастлива, когда Колин попросил руки Энн, и уговорила ее принять предложение. Ее, бедняжку, было просто уговорить.
Я внимательно рассматривала темные глаза, очки в темной оправе и довольно нелепую бледно- розовую шляпку, и думала:
— О, не думайте, что я много раз не жалела об этом, — призналась мисс Армстронг. — Она не была достаточно зрелой для брака, и материнство привело ее в ужас. Потом она заболела. Конечно, они дали ее болезни какое-то длинное название, но по-моему, она умерла потому, что ей просто не хотелось жить.
Почти в точности слова Адама, и как бы я ни любила Колина, трагический призрак Энн также взывал к моему сочувствию.
— Наверное, ей было тяжело, что Колин так часто отсутствовал. Разве он не был в отъезде, когда она умерла?
— А что он мог поделать, Дебора? Им надо было на что-то жить. И поверьте мне, никто понятия не имеет, сколько он потратил на то или другое новейшее лечение. У нее было все самое лучшее, и это мое единственное утешение. Был еще один человек — не буду говорить, как его звали, — который нравился Энн, но с ним у нее бы ничего не вышло.
Мне показалось несправедливым говорить так о столь глубоком и ранящем чувстве, как любовь Адама.
Но тетя Энн продолжала:
— Да, Колин и вправду был на гастролях в Австралии, когда она умерла. Улетел домой сразу же, как узнал, что ей хуже, но не успел вовремя. — Она помолчала, размышляя. — Не знаю, милая, может, никто здесь не пытался очернить Колина. Но если попытаются, знайте, что они грязны сами. Колин — хороший человек, слишком хороший для всего, что ему пришлось пережить.
Мы расстались в наилучших отношениях. Я довела ее до автобуса, сожалея, что не могу оставить Руфь надолго одну, чтобы отвезти ее в Глазго, и мы обменялись телефонами. К Новому году она должна была вернуться к сестре, и я обещала где-то в это время устроить ее встречу с Колином.
Я продержала Руфь в постели до вечера понедельника. К тому времени ее температура уже сутки была нормальной, и я позволила ей встать к чаю. Что бы у нее ни было, она исцелилась почти чудесным образом. Колин однажды сказал, что ее ничто не могло коснуться. Наверное, он был прав.
В канун Рождества (вечером мы встречали Колина) она и Йен уже не в силах были сдерживаться.
— Папе понравится елка? — (Елка мерцала в одном из высоких окон.) — Понравятся папе мои новые занавески?
Йен внес свой вклад:
— Папа может не узнать меня в этом пальто. — У него было новое полупальто с меховым воротником, в котором он выглядел просто шикарно.
Да, думала я, сама торопливо надевая темно-зеленые рейтузы и пальто в яркую сине-лилово- зеленую клетку, никто не мог бы меня обвинить в том, что мои подопечные плохо выглядят. Я вдруг запела песню, которая последние несколько недель не выходила у меня из головы:
Пусть будет мой Колин здоров и доволен,
Мне нечего больше желать.
Дай, Господи, силы, чтоб быть его милой,
Его у причала встречать.
— Это про папу? — спросил Йен, делая круглые глаза. — Я этого раньше не слышал.
Они не узнали эту вступительную мелодию Колина, и никогда раньше их не брали его встречать при возвращении с гастролей.
Новый с иголочки аэропорт, в котором солнце играло на глади внутреннего бассейна, на огромных
