бойцов; кто в живых остался, едва от страха не помер. Честно вам скажу, я так просто с земли подняться не мог – ноги свело. Но мне повезло: спрятался под сломанной телегой и жизнь свою сберег. Ну точно дикари! Все никак их жестокость не позабуду!
Солдаты рты руками зажимали, чтобы сдержать смех. Впрочем, некоторые ржали не скрываясь. Сыма поднялся. Его волосатое лицо покраснело, напомнив всем о его прозвище – Павианий Зад; хохот усилился. Сыма обратился к Лю:
– Что ж, старый воин, расскажите теперь о битвах и победах, – и посмотрел на командира Пэя, который многозначительно улыбался и покачивал своей круглой головой.
– Ладно, – старческие глаза сверкнули, запавший рот перекосило судорогой. Глотнув чая, он снова заговорил: – Вы все уже не раз слышали рассказы о победоносных сражениях и небось уши себе намозолили. Дайте подумать, о чем вы еще не слыхали. А вот, к примеру! Такое не позабудешь… Перевалив через гору Люпаньшань, оказались мы в городишке под названием Чучжи и принялись устраиваться на ночлег, палатки ставить. Тут-то из темноты нагрянула вражеская конница. Дневной переход всех до смерти утомил, так что сил сражаться ни у кого не осталось. А вражеские верховые совсем свеженькие, они-то много дней сиднем сидели и нас поджидали. В миг отряд распался. Все бросились врассыпную, заботясь только о собственной жизни. О бое никто и не думал – не было ни лошадей, ни времени построить людей для контратаки. Я так и вовсе голову потерял, мчался за теми, кто побежал первыми. Сиганул с невысокого обрыва, винтовку обронил… Только жизнь-то, она поважней винтовки, так что искать я винтовку не стал. Потом потерял фуражку. Но все продолжал бежать, покуда, перемахнув через стожок сена, не влетел в свинарник. Тут какой-то шест подвернулся, ударился об него носом, хлынула кровь…
По рядам прокатились смешки. Секретарь Сыма опять поднялся и потребовал тишины.
– Слушайте старшего товарища! – Весельчаки опустили головы и притихли.
Сыма сел на свое место. “Мать его растак! – ругался он про себя. – Старый пидор болтает как настоящий контрик”.
– Когда я добрался до своих, – продолжал Старый Лю, – там спросили, где мое оружие. Я им на разбитое лицо показываю, а они: нас не ты, а твоя винтовка интересует! Нету винтовки, отвечаю, потерял. Наш командир роты приказал пойти и отыскать личное оружие. А куда идти-то? Городишко тот давно врагами захвачен. Пришлось удариться в бега. Черт с вами, думаю, гоните, ладно, уйду. Как добраться до дому, я и понятия не имел. Пошел на восток, где, как говорили, был большой город. Но вскорости угодил в медицинскую бригаду Красной Армии. Они меня спрашивают: “Чего это ты, товарищ, шастаешь в одиночку?” Я и объяснил, мол, с начальством не поладил, вот и прогнали из роты. “Возьмите меня к себе”, – попросил. “Ладно, будешь санитаром”. Так я снова оказался в Красной Армии. Только вместо винтовки у меня теперь был ночной горшок.
Вся аудитория взорвалась хохотом, но старик даже не улыбнулся. Он спокойно смотрел на молодые лица солдат.
Секретарь Сыма снова встал и жестом утихомирил подчиненных. Он весь вспотел, да еще внезапно заныл коренной зуб.
– Товарищи, посерьезней! Мы на лекции по истории Партии.
С растерянной улыбкой он повернулся к старику, но не знал, что сказать. Он слышал, что, когда Старый Лю сердится и начинет клясть всех почем зря, даже дивизионное начальство отступается, – в Красную Армию он как-никак раньше всех вступил.
– Но и в медицинской бригаде я надолго не задержался, – продолжал Лю. – Случилось так, что тем же летом мы разбили два полка чанкайшистов и взяли несколько сотен пленных. Среди них был один офицерик, совершеннейший реакционер. Когда мы обрабатывали ему раны, он нас ругал на чем свет стоит. Обзывал “коммунистическими бандитами” и “красными скотами”. Все ужасно злились.
Как-то ночью после дежурства я заглянул на кухню, воды напиться. Там выпивали и закусывали начальники. Все уже пьяные. Увидев меня, старший офицер Вань Фуминь и говорит: “Глоток вина, малыш Лю?” Я глотнул из его кружки. “Закуси-ка мясцом”, – кивнул он на тарелки. “Откуда мясо-то?” – удивился я. Мы его месяцами не видали, и от одного этого слова “мясо” у меня рот наполнился слюной. Все заржали. “Человечина”, – объяснил Фэн Шунь, командир караульного взвода. Я так и обомлел, понять не мог, шутит он или нет. “Помнишь того ругачего офицерика? Это его сердце и печень, дружище,” – сказал мне Вань, подхватил шмат мяса и отправил себе в рот. И стал жевать. Я задрожал, мне захотелось поскорей убраться оттуда. Но Вань протянул мне свои палочки и приказал: “Съешь кусочек, малыш Лю. Узнаешь, похоже ли это на баранину. Нужно учиться поедать наших врагов!”
Тут все закричали, подначивая меня. Я бросил палочки и выбежал вон. Бежал по дороге между холмов до тех пор, пока огонек в окне кухни не пропал из виду. Ночь стояла сырая и холодная. Я засел на просяном поле, не решаясь вернуться, пока они не лягут спать. Все сомневался, надо ли доложить вышестоящему начальству. Но кто знает, как там у них заведено. Может, и другие офицеры санитарной службы нормально относятся к поеданию врагов, а то и сами при случае не прочь полакомиться?
На следующее утро Вань и Фэн сцапали меня в казарме и стали ругать за мое мягкосердечие. Фэн Шунь сказал: “Если тебе жаль этого паршивого пса, значит ты не понимаешь разницы между врагом и другом. Любовь к нашим друзьям – это ненависть к нашим врагам. Врага нельзя считать человеком!” Я не понял, что же в точности он имел в виду. Сердце мое колотилось со страху. А что, как в один прекрасный день они и меня посчитают врагом? Вынут внутренности и сожрут? Пришлось снова бежать.
В комнате стояла тишина, было слышно только, как дышит Старый Лю. Сыма встал и направился к нему.
– Я не был дезертиром! – закричал старик, колотя по столу маленькими кулачками. Слезы потекли по его щекам. – Я ненавижу Чан Кайши и всех этих реакционеров, но есть их не стану! Убить могу, но чтобы питаться их мясом… Храбрости мне и вправду недостает… И все-таки я не дезертир!
– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал Сыма и положил руку на плечо Лю. Потом дал знак, чтобы старику помогли. Сразу же вскочили трое из переднего ряда.
– Старый боец, вы слишком устали, – бормотал секретарь, – вам нужно отдохнуть.
Двое солдат помогли Старому Лю подняться и, поддерживая под руки, вывели его из актового зала.
– Товарищи, – обратился Сыма к присутствующим, – если вы делали записи, то должны вырвать эти страницы и сдать их мне. Складывать здесь. – Он указал на стол. – Правду говорил старый Лю или нет, не нам судить. Я только хочу, чтобы вы помалкивали об этой лекции. Лю – красноармеец; может быть, то, что он говорил, и не принесет ему вреда, но если вы начнете повсюду болтать об этом, то выйдет, что вы льете воду на мельницу контрреволюции. Ясно?
– Ясно, – гаркнули все как один.
Комната наполнилась шумом отодвигаемых стульев. Солдаты подходили к столу и складывали исписанные листы.
Командир Пэй не двинулся с места, просто сидел и курил. Только сощурившись на партсекретаря поглядывал.
Сыма забеспокоился, что Пэй не сдает свои записи. Погодя до партсекретаря дошло, что теперь у Пэя появилось кое-что против него. И он решил побыстрей написать отчет для политотдела дивизии, чтобы Пэй не опередил его, донеся начальству о случившемся.
РУССКИЙ ПЛЕННИК
Командир взвода Ши Сян вернулся из ротного управления с одиннадцатью пистолетами и велел нам паковаться. Каждый должен был взять с собой противомоскитную сетку и летние вещи. “На этот раз работа будет легкая,” – заверил нас Ши Сян. Нам выдали пистолеты, поэтому свои винтовки и автоматы мы оставили в казарме.
Через двадцать минут все стояли по стойке “смирно” посереди учебного плаца, глядя на ротного командира Янь Ли. Он крикнул: “Вольно!” – и стал объяснять, в чем состоит эта самая “легкая работа”. На щеку мне села муха и зигзагами поползла к подбородку, я не осмелился согнать ее. Вдруг в свинарнике, что
