Пощечина

односкатной крышей, которую он сложил на скорую руку, когда купил эту мастерскую. Порывшись в шкафу, он нашел бухгалтерские книги, включил радио и сел работать.

Порой, изнывая под грузом забот, Гарри с тоской вспоминал то время, когда он был обычным работягой. В отличие от Алекса он никогда не бредил машинами, зато всегда стремился найти причину поломки того или иного механизма. Его мать — да благословит Господь ее душу, — видя, как он все время что-то пытается починить — сгоревшие тостеры, разрядившиеся аккумуляторы, неисправные игрушки на батарейках, — жила в постоянном страхе, что ее единственное, ее любимое дитя убьет током. Сделай же что-нибудь, кричала она на мужа, останови его, ведь он убьет себя. Заткнись, рычал в ответ отец, оставь ребенка в покое. Хочешь, чтоб он вырос придурошным пусти[49]. Не трогай его. И его отец — да благословит Господь и его несчастную душу — вместо того, чтобы ругать сына, помогал ему исследовать сложный мир электрических схем и проводов, а в один прекрасный день разрешил Гарри ремонтировать их семейный автомобиль. Когда они вдвоем, отец и сын, колдовали над двигателем, между ними возникало единение, в котором матери Гарри не было места. Только на кухне и вообще в доме он чувствовал себя неуютно. Его родители могли неделями не общаться друг с другом, обмениваясь лишь дежурными фразами. Гарри с раннего возраста научился ценить такие периоды затишья. Не выносил он, когда тишина взрывалась и родители изливали друг на друга свою ненависть. Зачинщицей ссоры всегда была мать. Ты — животное, неожиданно заявляла она мужу за ужином. Насильник, дегенерат. Ее муж продолжал молча есть. Ты не знаешь своего отца, доказывала она сыну. Он постоянно таскается по шлюхам, постоянно грешит против Бога и природы. И Гарри ждал того момента, когда отец, не выдержав, поднимется и ударит ее. Он молился, чтобы отец ограничился одним тычком или пощечиной. Иногда тот снимал ремень, и Гарри спешил вмешаться, просил отца прекратить. Но Тассиос Апостолус был сильный мужчина, он отпихивал сына в сторону. Когда-нибудь ты поймешь, говорил он Гарри, что женщины — исчадия ада. Гарри удалялся в свою комнату и, стараясь отвлечься от скандала, чинил свои игрушки, радио или старый черно-белый телевизор, который отдал ему отец. Когда он снова выходил из своей комнаты, отец уже сидел перед телевизором, мать — гладила или шила на кухне. Порой он видел, что блузка на ней разорвана, в уголке ее рта запеклась кровь. Зато они уже не дрались и не орали. Гарри радовался, что в доме вновь воцарилась тишина.

Гарри перекрестился. Помолился за души своих родителей. Они вырастили и выучили его, оставили ему вполне приличный стартовый капитал. В общем, сделали все, что могли, и даже больше.

Теперь у него почти не было времени заниматься ремонтом. Он проверил мобильник: два новых сообщения. Сейчас сам он редко возился с автомобилями, только если это были машины его давних постоянных клиентов. В мастерской в Алтоне заправляли Алекс и Кон, трое работали на него в Хоторне[50], еще трое — в новом гараже. В Мурабине рядом с мастерской он также открыл круглосуточный магазинчик товаров первой необходимости и нанял персонал из молодежи. А свое время он посвящал главным образом начислению зарплаты, отчислениям в пенсионный фонд, распределению заказов и оформлению поставок. Прежде ему всегда помогала Сэнди, но после рождения Рокко он настоял на том, чтобы она, если хочет, бросила работу. Год она просидела дома, а потом попросилась обратно, на неполный рабочий день. Он удовлетворил ее просьбу, а сам втайне гордился женой. Он любил свой новый дом, ему нравилось жить на побережье — об этом он мечтал с детства, — однако у него не было ни времени, ни желания общаться с богатенькими дамочками, что обитали с ним по соседству. Это все были никчемные женщины, щеголявшие искусственным загаром, нарисованными улыбками и силиконовыми сиськами. Он их не уважал. Они только и делали, что тратили деньги своих мужей на посиделки в кафе и ресторанах, нескончаемые покупки и личных тренеров. Гарри перегнулся на стуле, коснулся дерева. Благодарю тебя, Панагия, молча помолился он. За все благодарю.

Подозрения Сэнди оправдались. Что-то не так было в бухгалтерских книгах. Алекс утверждал, что бизнес не приходит в упадок, что за последний год, наоборот, заказов стало больше. Но на прибыли это не отражалось. Да, из-за драчки на Ближнем Востоке с ценами на бензин началась чехарда, и за последние два года они много средств вложили в переоборудование мастерской, но все это было учтено в сметах. Гарри услышал, как к мастерской подъехал автомобиль Кона. Он закурил, глянул на настенные часы. Циферблат зарос паутиной, в которой застряли три дохлые мухи.

Он услышал, как Кон поздоровался с Алексом. Увидев в конторе Гарри, парень от удивления остановился как вкопанный:

— Привет, босс.

Придурок сделал себе стрижку, как у английских футболистов: с боков коротко, в середине — заостренный пышный хохол, спереди — светлые пряди.

— Часы нужно протереть… — Гарри обвел взглядом помещение. — Да и вообще убраться здесь не мешало бы.

— Конечно, сегодня же наведу порядок. Как Сэнди? Как малыш?

— Сэнди в порядке, малыш тоже.

— Что привело тебя сюда?

Мобильник Гарри зажужжал и засигналил.

— Ответь.

— Забудь. Бумаги смотрю.

Кон сунул в рот сигарету и улыбнулся. Наглый малый.

— Какие-то проблемы?

— Да. Проблемы. Ты — моя проблема.

Улыбка исчезла с лица Кона, он затеребил сигарету.

— Не понимаю, о чем ты, — нервно произнес он.

Гарри молчал, пристально наблюдая за своим работником.

— Черт возьми, Гарри. Ты хочешь меня уволить? — Голос Кона дрогнул, сорвался, он заплакал. Гарри увидел у бензонасоса Алекса. Какая-то женщина — азиатка, молодая, стильная — вышла из алого автомобиля «Тойота Королла» и огляделась. В руках она сжимала гобеленовую сумочку с узором из розовых и желтых роз. Надменно задрав подбородок, она ждала, когда ее обслужат. Жди сколько угодно, дорогуша, Алексу ты до лампочки. Гарри не поворачивался к Кону, пока тот не перестал всхлипывать.

— Сядь.

Кон немедленно опустился на стул напротив него, вытер глаза и с волнением во взгляде уставился на босса.

— Что-то мне никак не сосчитать, насколько ты меня обул, пусти. Может, сам скажешь?

— Слушай, да, я совершил глупость. Но я все верну, Гарри, честно.

— Так на сколько?

Кон испуганно смотрел на него:

— Не знаю.

— Примерно.

— Двадцать тысяч?

Гарри присвистнул. Хороший ответ. Назови этот выродок цифру ниже, он бы его просто урыл.

— Значит, вдвое больше. Ты мне должен сорок штук.

Кон медленно кивнул. Развел руками:

— У меня нет таких денег, приятель.

— Куда делись?

Гарри знал, на что пошли эти деньги. На дурацкую ипотеку, что Кон выплачивал за дерьмовую квартиру в городе, на новый «пежо», на кокаин, таблетки и ужины для той глупой цацы, на которую он все пытался произвести впечатление. Кретин. На что он надеется?

— Не знаю. Не знаю, куда они делись. — Кон опять заплакал.

Он был безвольный говнюк, но Гарри стало жаль парня. Хотя не настолько, чтобы его простить. Гарри принял решение. Он даст парню шанс. Сэнди будет против, но ведь Кон даже не увиливал, не пытался лгать.

— Еженедельно ты будешь отдавать мне треть своей зарплаты. И с сегодняшнего дня начисляются