Робин Баллантайн в юбке и блузке сдержанных зеленоватых тонов стояла во главе доски, как одинокая королева, а напротив нее грозно возвышались сдвоенные ладьи советников военного трибунала – два морских офицера в парадной форме и при шпагах, назначенные в качестве обвинителя и защитника. Ни тому ни другому столь непривычная роль явно не доставляла удовольствия. Они стояли в стороне от остальных собравшихся, и каждый углубился в изучение своей пачки бумаг, не поднимая глаз на сослуживца, чьи косточки им, по воле случая, пришлось перемывать под руководством старших офицеров, которые все еще совещались за высокими дверями в дальнем конце бального зала.
На краях доски неподвижно маячили пешки-свидетели: лейтенант Денхэм с судовым журналом под мышкой, механик Макдональд, прячущий за спиной почерневшие от угля руки, и почтенный консул султана Оманского, богатый арабский торговец.
Не знал покоя лишь обвиняемый: в этом судебном процессе решалось дело всей его жизни. Капитан Клинтон Кодрингтон, зажав под мышкой треуголку, бродил по мраморным плитам, как неприкаянный шахматный конь, уставившись в пустоту светло-голубыми глазами.
Напряжение в огромном зале не рассеивалось, а, напротив, все возрастало, заполняя помещение до краев. Безучастными ко всему оставались лишь морские пехотинцы в красных мундирах, застывшие, как изваяния, по обе стороны дверей, поставив ружейные приклады, согласно уставу, у мыска правого сапога.
Клинтон остановился перед Робин и достал карманные часы.
– Пятьдесят минут, – заметил он.
– Они могут просидеть не один час, – тихо ответила она.
– Я буду вечно благодарен вам за ваши показания.
– В них не было ничего, кроме правды.
– Да, – согласился Клинтон. – Но без них…
Не договорив, он снова принялся мерить шагами зал.
Обвинитель, который два прошедших дня старался отправить капитана на виселицу, мельком взглянул на него и поспешно, чуть ли не виновато, опустил глаза и уткнулся в бумаги. Открыто на Кодрингтона смотрела одна Робин – ее глаза потемнели от беспокойства и тревоги, но, поймав его взгляд, она храбро улыбнулась, скрывая волнение.
Четверо судей, перед которыми доктор давала свидетельские показания, слушали ее внимательно, но в их лицах не было ни тепла, ни сочувствия.
– Мадам, – спросил адмирал Кемп под конец, – верно ли, что вы получили медицинскую степень, выдавая себя за мужчину? Предупреждаю, ваш положительный ответ даст нам все основания сомневаться в вашей приверженности правде.
Старшие офицеры, сидевшие по сторонам от него, поджали губы, в глазах появился холодок.
Арабский консул держался с нескрываемой враждебностью, и верный своему долгу офицер-обвинитель вытянул из него впечатляющий список актов агрессии, совершенных Кодрингтоном против суверенных владений султана и его подданных.
Денхэм и Макдональд сухо изложили факты, не забыв, впрочем, упомянуть о своем формальном несогласии с приказами капитана, занесенном в судовой журнал.
Даже странно, что суд совещается так долго…
Робин вздрогнула. По черно-белым плитам эхом прокатился грохот, высокие двери распахнулись. Морские пехотинцы застыли по стойке «смирно».
Старшие офицеры флота сидели вдоль длинного обеденного стола, сверкая золотом эполетов и аксельбантов, но издалека выражений их лиц было не разглядеть. Робин шагнула вперед, стараясь увидеть морской кортик, лежавший на столе перед грозной четверкой судей, но не сумела понять, куда направлено его острие. Дверь тут же заслонили спины трех человек, выстроившихся перед входом.
В середине стоял Клинтон, слева и справа – обвинитель и защитник. Прозвучала приглушенная команда, и они двинулись вперед, четко печатая шаг. Двери закрылись, а Робин не успела даже рассмотреть, в ножнах ли оружие, лежащее на столе. Клинтон объяснил ей значение этого обычая. Кортик кладут на стол, когда судьи пришли к решению. Если клинок спрятан в ножны и повернут рукоятью к обвиняемому, значит, он оправдан. Обнаженный же клинок, направленный в его сторону, означает, что гнев правосудия обрушился на преступника, которого ожидает решетка для порки, а может, и виселица.
Двери захлопнулись. Капитан Кодрингтон и сопровождающие его офицеры замерли по стойке «смирно», устремив взгляд поверх головы адмирала Кемпа. Впереди, в пяти шагах, за длинным гладким столом сидели судьи.
Внутренне сжавшись, Клинтон бросил взгляд на кортик, лежавший на крышке стола. В лучах вечернего солнца, заливавших комнату, голубоватым серебром сверкало обнаженное лезвие. Острие было направлено на подсудимого.
Грудь затопила волна ледяного отчаяния, словно клинок пронзил сердце. Капитан не мог поверить, что вся его жизнь разбита вдребезги, карьера бесславно закончилась, репутация безвозвратно запятнана. Он стоял оглушенный, не видя вокруг ничего, кроме ужасного лезвия, не слыша ничего, кроме голоса адмирала Кемпа.
«Виновен в явном пренебрежении приказами старших по званию.
Виновен в актах пиратства в открытом море.
Виновен в уничтожении собственности, принадлежащей подданным дружественных держав.
Виновен в попрании положений договора между правительством ее британского величества и султаном оманских арабов».
«Это смертный приговор», – подумал Клинтон. Список преступлений был чересчур долгим и подробным, вина слишком серьезна. Наверняка его ждет петля.
Он поднял взгляд от грозного клинка и посмотрел в окно за спинами судей. Высокий ворот мундира сжал горло, как веревка палача.
«Господи, я никогда не боялся смерти, – беззвучно молился он. – Сожалею только об одном – что расстанусь с женщиной, которую люблю».
Лишить человека чести и жизни – достаточная кара, почему он должен лишиться еще и любви? Это предел несправедливости.
– Суд внимательно рассмотрел дело… – Адмирал Кемп искоса взглянул на худого, загорелого и седовласого контр-адмирала, который прибыл на корабле Ост-Индской компании. – А также заслушал и принял во внимание убедительные доводы адмирала Реджинальда Карри и вынес приговор… – Кемп остановился и пожевал губами, ясно показывая, что не согласен с этими убедительными доводами, потом продолжил: – Обвиняемый лишается всех знаков отличия, привилегий и жалованья, соответствующих его чину, выданный ему королевский патент на офицерское звание теряет силу, и он с позором увольняется с военно-морской службы.
Клинтон напрягся в ожидании главного.
– Далее… – Кемп сделал паузу и прокашлялся. – Суд постановляет: обвиняемого заключить в замок, где он будет…
В замке приводились в исполнение смертные приговоры. На парадном плацу за главными воротами при необходимости возводились виселицы.
– …находиться в заключении двенадцать месяцев.
Судьи встали и один за другим вышли из комнаты. Седовласый адмирал поравнялся с Кодрингтоном, губы его тронула легкая заговорщическая улыбка, и Клинтон впервые осознал, что смерть ему не грозит.
Двери закрылись.
– Всего год, – сказал лейтенант, выступавший обвинителем. – Ни повешения, ни даже порки… щедро, черт побери!
– Ну, поздравляю! – Офицер, защищавший Клинтона, расплылся в улыбке. – Это все Карри, он в свое время командовал эскадрой на западном побережье. Вот уж повезло, так повезло!
Клинтон, бледный и онемевший от напряжения, едва держался на ногах, незрячими глазами глядя в открытое окно.
– Пошли, приятель, год пролетит быстро, – тронул его за руку защитник. – А потом никаких больше
