где верная его секретарша хранила представительские чай, кофе и сахар, Евгений Васильевич обнаружил почти полную бутылку виски «Джонни Уокер», бутылку джина «Биф Итер» и сильно початую бутыль недорогого «Хеннеси».
Начал с «Хеннеси». И, очень быстро расправившись с коньяком, перешел на виски. А уж вслед за «Джонни Уокером» и английский «Биф Итер» отлично пошел.
Ночь Евгений Васильевич провел в офисе. А утром, небритый, в несвежей рубашке, без галстука, пошкандыбал в какую-то пивную похмеляться. И пил там уже с алкашами, обрадовавшимися, что их ангел послал им такого глупого москаля при деньгах, на счет которого можно было надраться дармовым пивом с водкой.
Следующую ночь Евгений Васильевич уже совсем не помнил себя. Был какой-то вагон на станции «Киев-Сортировочный», какие-то проводницы, какие-то кавказцы с черными недобрыми глазами. И нескончаемая череда бутылок. Портвейн, пиво, водка… водка, пиво, портвейн.
Пришел в себя уже только на вторые сутки, когда деньги кончились.
Без пиджака да буквально не в своей рубашке – в чьей-то с чужого плеча тельняшке и в железнодорожном кителе с молоточками на петлицах… Ужас!
Хорошо еще, не в обезьяннике с уголовниками очнулся – бог миловал!
Чудом отвязался от какой-то прилипшей к нему вокзальной девки-синявки, отдав ей последнюю мелочь из кармана, и так как на метро уже денег у Евгения Васильевича не было… как, впрочем, не было у него уже ни мобильного телефона, ни бумажника с кредитками – потерял или пропил… до офиса своего добирался на троллейбусе, причем зайцем.
В офисный центр его еще и охрана сперва пускать не хотела – такого небритого железнодорожника в тельняшке. Хорошо еще, один из охранников помнил Дружинина в лицо и, признав в небритом алкоголике директора из пятьсот первого офиса с пятого этажа, пустил-таки Евгения Васильевича без ключей и документов, даже выдав ему дубликаты из своего сейфа.
– Что? Загуляли, Евгений Васильевич? – с чисто мужской солидарностью в улыбчивом взгляде спросил старший охранник.
– Было дело, – не стал отрицать Дружинин и, покачиваясь, нетвердой походкой направился к лифту на пятый этаж в свой пятьсот первый офис.
Очутившись в приемной, Евгений Васильевич запер за собой дверь на ключ, залпом выпил графин теплой и несвежей воды, а потом, завалившись с ногами на кожаный диван, про который среди сотрудников его фирмы ходили нелепые легенды, он де, Дружинин, на этом диване с секретаршей… Идиоты! Ах, какие все вокруг скабрезные идиоты, подумал Евгений Васильевич, включая лентяйкой висевший под потолком телевизор.
Показывали новости.
Ищенко показывали… У него какие-то ужасные гнилостные наросты на лице… Кошмар!
И тут Евгений Васильевич вдруг отчетливо вспомнил, как вчера в вагоне в отстойнике Киев- Сортировочного узла, когда пили с этими кавказцами и проводницами, кто-то из алкашей тоже сказал: у Ищенко-де на роже – бобон… Точно! Говорили про это вчера, когда пили портвейн с пивом. И еще эти хохлушки-проводницы начали этого Ищенку жалеть, вот, мол, бедненький, надо бы за него теперь голосовать…
– Все! Теперь вот просплюсь-высплюсь, – уже отключаясь, решил Дружинин, – а завтра с утра начинаю новую жизнь.
* * *
Стильнi помаранчевi галстуки, майки i аксесуари в магазинi чоловiчоµ бiлизни на Хрещатiке[46].
США и Евросоюз заявили о командировании на Восточную Украину тысяч наблюдателей с целью предотвращения фальсификаций данных голосования, – сообщает «Фигаро».
И утро не подвело. Самая неожиданная новость пришла из Одесского порта. Туда выгрузили контейнеры с тушенкой из Канады от Ксендзюка, и во время растаможки у санитарных инспекторов возникли, мягко говоря, вопросы.
– Какое еще просроченное сало? – кричал Дружинин в трубку. – Вы кому звоните вообще? Да, я – Дружинин! Ну и что? Как это 44-го года продукт? Этого не может быть! Это вы путаете! Сверьте еще раз накладные! И перезвоните с извинениями… Там на английском цифры, может, что-то напутали, когда оформляли…
Позвонил Ксендзюку в Канаду. Но ни в офисе, ни на мобильном ответа не было. «Вот, ведь, гад, то звонит не переставая, а когда надо, фиг его найдешь», – сердился на друга Дружинин.
Умылся.
Включил кофейник.
И вдруг, одним разом, под диафрагмой, или «под ложечкой», как говорили в детстве, у Дружинина ощутимо возникла какая-то страшная пугающая пустота. Почему-то вдруг сначала мелькнула мысль, что в Одессе не ошиблись с документами. А потом сразу же вторая мысль – даже тень мысли, которая из этого следовала.
– Он что? – сам себя вслух спросил Дружинин. – Он что? Он меня кинул на деньги, что ли? Ну неужели так вот просто кинул?
Вокруг наступила звенящая тишина, звук улицы, кипящего кофейника, журчащей раковины в туалете вдруг кто-то выключил.
Полчаса потребовалась, чтобы вернулась способность соображать.
За эти полчаса Дружини прошел через все стадии депрессии.
Сначала он отказывался принимать случившееся.
Этого просто не может быть! Это нереально.
Это сон, я сейчас проснусь, позвоню и узнаю, что все в порядке.
Потом злость.
На Ксензюка, который предал его, своего братка, с которым вместе под пулями были… Он представил себе, как бьет морду, жирную отвратительную морду этой гниде. До боли сжал кулаки, скрежетнул зубами и стал набирать канадский номер. После седьмого гудка Дружинин вдребезги расколотил трубку домашнего телефона.
Потом наступила апатия. Плевать на все. Просто сейчас лечь и умереть… Или, может, включить газ на кухне?
Подсчитывать убытки было бессмысленно, они были абсолютными. Это был аут. Полный аут. Беспросветные долги, продажа всего, что есть. А потом, потом всю жизнь быть рабом, чтобы отрабатывать оставшиеся долги.
Дружинин был весь в минусе… Даже если продать свою еще не до конца пропитую печень с почками на пересадку органов, то ему уже никогда не рассчитаться с кредиторами, никогда.
Ему стало страшно.
А может, бежать? Придется скрываться где-то от кредиторов. Уехать куда-нибудь в Индию и жить на 100 долларов в месяц, чтобы лет на 10 вперед хватило. А Вася? Он будет всю жизнь проклинать отца- неудачника. А вдруг его сделают рабом, чтобы он платил по долгам отца? А вдруг его просто возьмут в заложники и дадут мне как-то знать, что убьют, если не вернусь…
А Сипитный? Что с ним?
Вдруг в уголках глаз появились слезы, впервые за много лет, с момент похорон жены. Слезы бессилия. Он, здоровый мужик, ничего не мог сделать.
Еще полчаса потребовалось, чтобы принять странное решение: «На автомате буду ползти, на брюхе буду ползти, просто делать все, что должен, а там – будь что будет…»
Теперь нужно было ехать в Одессу и что-то решать с грузом мясных консервов. Потому что каждый час аренды складских помещений грозил новыми геометрически растущими убытками.
Да какими там уже убытками теперь!
Просто за делом не так страшно. Если что-то делаешь, то уже меньше боишься.
В Одессу Дружинин взял с собой и Сипитого.
Все равно там в Крыму в Бахчисарае, после всех погромов Володьке делать нечего – разве только
