знает наперед… по крайней мере на сутки раньше других работников милиции. Я, кажется, все отдал бы за возможность хоть год поработать под его руководством.
– Недавно ты говорил совсем другое.
– Тогда я вашу семью так близко еще не знал.
– Только не следует пересаливать! В халате и шлепанцах идеалы теряют свою привлекательность…
– Не кощунствуй. Если бы вы не приехали, следствие еще и сейчас не вышло бы из тупика.
– Благодарю за множественное число. По-видимому, опять смогу быть полезна, иначе разве мне была бы оказана честь посидеть в кафе с таким выдающимся криминалистом?
– Твой рассказ о мытарствах Евы мне очень помог. Как ты говорила – скользкий как угорь? Это подходит разве что Иманту, ведь более скользкого человека, чем директор комиссионки Имант Гринцитис, трудно себе представить. Он, даже вися на крючке, и то норовит вывернуться… Если Ева опознает его на фотографии – все концы будут в наших руках!
Поняв, что интересует Яункална, Ева Лукстынь покраснела, но вскоре овладела собой. И когда увидала фото Гринцитиса, то вспыхнула благородным гневом:
– Каков негодяй! Человек занимает такую большую должность, а ведет себя как последний гангстер!
Волдемар Страупниек не спал и трех часов, но, выпив черного кофе, присланного ему в термосе Ренатой Зандбург, почувствовал себя заново родившимся.
Вполне сносный вид был и у Эмиля Мендериса. Виктория – ее нельзя было слишком долго держать в неведении о случившемся – принесла чистую сорочку, электробритву и письмо: в нем она, наверно, впервые в жизни назвала Эмиля дорогим муженьком и употребляла другие ласковые выражения. Разумеется, Мендерис понимал, что ураган еще впереди, но панический страх исчез.
– Я вас очень прошу не смешивать две абсолютно разные вещи, – сказал следователь. – Ваши отношения с женой и с Сильвой Калнынь нас не интересуют, поскольку никто не обвиняет вас в неуплате алиментов или двоеженстве. Это вопрос чисто моральный. Отпало также и обвинение в отравлении Румбиниека, – у вас есть алиби. Я даже полагаю, что после этого разговора мы сможем вас отпустить, только дадите подписку о невыезде. Разумеется, до суда; это уж он определит, в какой мере ваши преступные действия, я имею в виду заранее подписанные вами бланки документов, помогли аферистам… А теперь расскажите о своих отношениях с Имантом Гринцитисом.
– Директора я знаю еще с того времени, когда он работал в радиомагазине. Вместе сидели на совещаниях, вместе подписывали разные обязательства – до него я ведь три месяца исполнял обязанности директора комиссионного магазина. Но кто-то наверху, наверно, шепнул насчет Сильвы, и поставили Гринцитиса. Он в первый же день предложил не совать нос друг другу в дела, но уже через неделю знал обо мне всю подноготную – как малыша звать, сколько денег отвожу Сильве, как выкручиваюсь, чтобы зарплату всю до копейки отдавать жене… Мои побочные доходы невелики. Поверьте, все, что вы видели у меня дома, заработано Викторией. За каждую луковицу тюльпанов она ведь получает по пятнадцать копеек. Потом огурцы и…
– Ясно! – Страупниек в данный момент не был расположен философствовать о выгодах огородничества. – Какой компромисс он предложил?
– Обещал отпускать меня по понедельникам. Раньше я мог вырываться только после работы, изредка – по воскресеньям, если скажу Виктории, что еду за рыбой… Но для надежности он мне велел расписываться на квитанциях, чтобы начальство не уличило нас в мелком жульничестве. Басню про ревизию тоже Гринцитис придумал. Время от времени он ездил со мной в Ужаву, на смотрины подарил целых двенадцать серебряных ложек, а уж бутылок привез… Мне только не нравилось, что слишком часто он говорил о своей роли благодетеля, напоминал даже в тех случаях, когда просил о самом пустячном одолжении. И сразу начинал угрожать, если во вторник я удивляюсь, откуда вдруг столько «Сикур». Но я ничего плохого не подозревал – люди их разбирали, словно горячие пирожки, и никто не жаловался.
– А граждан, сдававших «Сикуры» для продажи, вы лично не видели?
– Никогда!
Опознание требовало немалой подготовки. Надо было подыскать двух мужчин, ростом и сложением схожих с Гринцитисом, но чтобы не носили очков и не выделялись никакими особыми приметами; нужны были коричневые плащи и кепки; опознаваемых надо было соответственно одеть и посадить рядом с директором комиссионного магазина. И лишь после этого пригласить в кабинет Еву Лукстынь.
Она села на стул для посетителей, застенчиво опустила глаза и терпеливо слушала разъяснения Страупниека о цели эксперимента.
– Можете ли вы среди присутствующих опознать мужчину, который одиннадцатого октября прошлого года провожал вас на станцию Ужава и по дороге набросился на вас? Попрошу вас посмотреть внимательно и ответить на вопрос, сознавая всю ответственность.
Ева ни секунды не колебалась. По ее глазам было видно, что она сразу узнала Иманта Гринцитиса. Однако ей до того хотелось насладиться ощущением своей значительности, ведь от нее сейчас зависела судьба человека, что Ева притворилась, будто она сомневается. Еще и еще раз обвела взглядом всех троих, но не произнесла ни слова.
– Кончайте ломать эту комедию! – вдруг злобно выпалил Имант Гринцитис и вскочил на ноги. – Это был я! И не стал бы отрицать, если бы меня кто спросил. Разве это преступление, если мужчина хочет поцеловать красивую девушку?
– Вы это подтверждаете, товарищ Лукстынь? – спросил Страупниек, на которого ничуть не подействовал взрыв Гринцитиса.
– Да.
– Где вы его видели раньше?
– В Ужаве, на именинах у моей бывшей одноклассницы Сильвы Калнынь.
– Вам известны его имя и фамилия?
– Его там все называли «Тихоупокойником».
– Благодарю вас. Если нужна справка по месту работы, секретарь вам даст.
…Чип такой уверенности не проявил. Он долго смотрел на троих мужчин, попросил их встать, повернуться в профиль. Наконец, показал пальцем на Гринцитиса.
– Наверно, вот этот и был. Если б заранее сказали, я бы тогда получше разглядел.
– Гражданин Гринцитис, шаг вперед, – приказал Страупниек.
– Ну да! – воскликнул Чип. – Теперь знаю, где видал эту личность. Это же он в комиссионке уговорил меня купить «Сикуру»!
– Достаточно, уведите! – Страупниек сделал жест сержанту милиции, который тут же положил руку Чипу на плечо.
…Опознание Гринцитиса филателистом Козловским происходило еще быстрее. Он не пожелал дослушать до конца вопрос Страупниека. Встал и громким голосом заявил, доказывая рукой на Гринцитиса:
– Этого человека я видел на почте в отделении телеграфа и междугородного телефона в понедельник вечером в двадцать два часа сорок минут. Он вошел, опустил письмо в почтовый ящик и ушел. Как сегодня, так и в тот вечер, будучи в здравом уме, я готов в любое время подтвердить свое показание, если потребуется – под присягой.
Он поклонился, повернулся и четким шагом вышел из кабинета. Когда вышли и одетые в коричневые плащи сотрудники милиции, Гринцитис обратился к Страупниеку:
– Разрешите спросить, чего вы хотите добиться дли доказать?
– Вообще-то, в этой комнате вопросы задавать – моя обязанность и моя привилегия, – сказал Страупниек. – Но в виде исключения попробую вам объяснить. Начнем с показания Евы Лукстынь. Осенью, правда, она еще носила свою девичью фамилию – Микельсоне. Теперь мы можем считать доказанным, что вы знакомы с любовницей Мендериса Сильвой Калнынь и все время были осведомлены о двойной жизни приемщика вещей.
– Конечно! – воскликнул Гринцитис. – Личные секреты подчиненных – незаменимый рычаг для
