вводили в организм небольшими дозами. Каждая последующая инъекция производилась через неделю. Перерывы использовались для облучения опухоли радиоактивными лучами, что помогало излечению. Больным со слабым сердцем «титанит» не вводился совсем.
Поэтому Недоборов искал другие способы лечения рака, которые можно было бы с успехом применить ко всем больным, независимо от состояния их сердца или других органов. В своих исканиях он обратил внимание на то обстоятельство, что в южных странах количество людей, заболевших раком кожи лица, выше, чем среди жителей средних широт, где лучистой энергии на каждый квадратный метр поверхности земли приходится меньше. Конечно, об этом он знал и раньше. Но он не придавал этому факту особого значения. Как и многие онкологи, он считал, что всему причиной ультрафиолетовые лучи, которых на экваторе больше, чем в других местах земного шара. Ведь ультрафиолетовыми лучами можно искусственно вызвать рак кожи. Такие опыты не раз проделывались в лабораториях над животными.
Но недавно он задал себе такой вопрос: почему мы должны считать, что рак кожи вызывается в тропиках излишком ультрафиолетовых лучей? Почему бы не предположить, что рак вызывается не только излишком этих лучей, но также и недостатком каких-то других лучей? Но каких других? А таких, которых в иных местах, например на полюсах, как на самых удаленных от экватора точках, больше. Есть такие лучи, которых падает на полюса больше, чем на экватор?
Есть. Это корпускулярное излучение солнца, корпускулярные лучи. Они состоят из электронов и ионов. Если вблизи пучка корпускулярных лучей поместить магнит, то положительно заряженные частицы отклонятся в одну сторону, а отрицательно заряженные — в другую. Поэтому корпускулярные потоки, летящие от солнца, отклоняются к магнитным полюсам Земли. Пронизывая земную атмосферу, корпускулярные лучи вызывают полярные сияния. Правда, эти корпускулярные лучи поглощаются атмосферой уже на высоте ста километров, но какое-то количество корпускул все же должно достигать поверхности земли на полюсах. А на экваторе их вообще нет. Кроме того, в районе полюсов может больше «выпадать» космических лучей. Они, конечно, тоже как-то влияют на живой организм, на развитие рака.
И вот, чтобы проверить эти предположения, Недоборов поручил аспирантке медицинского института Валентине Ежовой, своей ближайшей помощнице в научной работе, провести на дрейфующем острове ряд наблюдений и опытов со злокачественными опухолями. Эти опухоли были помещены в питательную среду, состоящую из физиологического раствора.
Препараты стояли в банках на столе перед окном в медпункте. Стекла в окне, как, впрочем, и в окнах других помещений острова, были изготовлены из прозрачной пластмассы, пропускающей ультрафиолетовые лучи. Зато банки, в которых жили опухоли, были сделаны из различных материалов: одни — из обычного стекла, другие — из пластмассы, третьи — из темного стекла, а четвертые были заключены в ящички из дерева, наглухо закрытые крышками.
Валя тщательно следила за состоянием препаратов. Первые недели дрейфа никак не сказались на них. Они продолжали жить так же, как и на Большой земле, в Авророполе. Затем начались какие-то изменения. Одни опухоли стали расти, другие менять цвет, третьи — форму. Это совпало с усилением деятельности солнечных пятен и полярными сияниями и случилось в июле, в самый разгар полярной ночи.
Участники экспедиции с интересом следили за опытами Вали. Девушка рассказала о своей работе с препаратами. При встречах они частенько справлялись у нее, как «поживают» опухоли, скоро ли им «придет конец».
— Ну, как они там? — спрашивал кто-нибудь, заходя в медпункт и кивая на банки у окна. — Живы?
— Живы, — отвечала Валя.
— Плохо. Живет же на свете такая гадость…
Прошли недели. Закончилась полярная ночь. Народ на льдине повеселел, увидав солнце. Однако вскоре началось непонятное заболевание участников экспедиции, у Вали прибавилось работы — пришлось замещать Иванова на центральном наблюдательном пункте, и она дня три не подходила к своим банкам. А потом остров сел на подводную скалу — опять тревога и заботы.
Но вот Иванов вернулся к своим обязанностям, остров опять понесло течением по океану, и Валя вздохнула свободнее. Она принялась осматривать препараты и ахнула: все опухоли раза в три сократились в размерах и как бы ссохлись, сжались, будто их опалило огнем. Что же случилось?
А через две недели опухоли погибли все до одной.
Глава 4. Лучи «сигма»
За окном — июньский вечер. Тишина. Окно открыто, через него в лабораторию Антарктического института вливался теплый, насыщенный ароматом цветов воздух. В лаборатории темновато, но Юрий, очевидно, и не думал зажигать свет. Он сидел за столом, уставленным приборами, и наблюдал за световым пятном, скользившим по шкале прибора.
Дверь открылась, и вошла Валя.
— Ты все еще здесь? — удивилась она и потянулась рукой, чтобы повернуть выключатель. — Ты что сидишь в темноте?
— Постой, постой, не зажигай, — встревожился Юрий и даже привстал со стула, чтобы помешать ей включить свет.
— А что такое?
— Я, Валя, кажется, сделал какое-то открытие…
— Открытие? Какое?
— Как тебе сказать… Помнишь, наш остров наскочил на подводную скалу в районе хребта Лазарева?
— Ну, помню.
— Захар назвал тогда эту подводную гору Невидимым пиком. Так вот, тогда я взял с нее пробу грунта. Моя драга зачерпнула немного ила и несколько кусков горной породы. Я назвал эту горную породу «ледовитом». Потом уже здесь, в Авророполе, я стал исследовать «ледовит» и неожиданно обнаружил, что он испускает какие-то лучи. Лучи оказались совершенно новыми, неизвестными до сих пор в науке. Смотри. Только не придвигайся слишком близко к столу, это опасно. Смотри сюда. Вот в этот свинцовый ящичек, что укреплен на штативе, я положил одну крупинку «ледовита». Она и сейчас там. В той стенке ящика проделано швейной иглой отверстие. Через отверстие выходит пучок открытых мной лучей, излучаемых «ледовитом». Я назвал их лучами «сигма». Они невидимы. А это самый обыкновенный проекционный фонарь, только вместо линз я вставил картонный кружок с крошечным отверстием посередине. Вот я зажигаю электрическую лампочку в проекционном фонаре…
Из отверстия в картонном кружке вырвался тонкий, как нить, луч света и упал на вертикально поставленную обычную полуметровую канцелярскую линейку. Луч уперся в цифру 5. Между линейкой и проекционным фонарем Юрий поставил пустотелую электрическую катушку, то есть соленоид, присоединенный проводниками к реостату. Соленоид был помещен как раз под световым лучом.
— Ну, а теперь внимательно следи за тем, как будет вести себя зайчик на линейке, — сказал Юрий. — Смотри, я включаю соленоид, пропускаю через него электрический ток все большей и большей силы. Изменилось положение пятна на линейке?
— Нет…
— Так, правильно. Теперь я ввожу реостат и выключаю соленоид из электрической цепи. Стоит зайчик на месте?
— Конечно, а как же иначе.
— Как будет иначе — сейчас увидишь. Теперь я направляю на световой луч вот эти новые лучи «сигма». Иначе говоря, я сейчас облучаю одни лучи другими.
Ясно?
— Пока понятно. Но зачем все это?
