– Это все из-за него? – спросила она спокойно. – Рони Салливана?
Я отрицательно покачала головой. Возможно, его уже нет в живых. Я стараюсь не думать о нем.
Ложь, ложь, ложь. Проклятая ложь, я почти убедила себя в ней.
Я завернула за угол, прошла мимо магазина одежды, отражаясь в его витринах – голубая юбка, серый блейзер, красивые голые ноги в белых туфлях без задников, кипа вьющихся рыжих волос под белым шарфом, сумка, раздувшаяся от блокнотов и портативного магнитофона. Недурна. Ей-богу, неплохая комбинация крепких костей Мэлони и изящных пропорций Делани. Мне свистнул хозяин разъездного фургончика, и я подняла большой палец, чтобы он остановился.
– Как дела, Эмилио? – спросила я покрытого татуировкой уличного торговца. Он ухмыльнулся и ответил привычной фразой:
– Жарко, мама. Когда обо мне напишешь?
– Когда бесплатно кормить будешь, – усмехнулась я, потянувшись за бумажной салфеткой.
Пока я ждала свой бутерброд, в конце квартала остановилось такси. Я мельком взглянула на открывающуюся дверь. Из машины вышел высокий темноволосый человек. Я не успела рассмотреть его лицо до того, как он скрылся в соседнем кафе.
– Куда ты? – крикнул Эмилио. Я сунула ему в руку пятидолларовую бумажку и помчалась через дорогу, сумка на длинном ремне больно хлопала меня по бедру.
Я влетела в кафе и, едва переведя дыхание, подошла к незнакомцу, который ждал, когда освободится место у стойки.
– Роан Салливан? – спросила я низким голосом. Он повернулся. У него были голубые, а не серые глаза, в лице ничего знакомого.
– Простите? – произнес он с заметным акцентом. Незнакомец выгнул бровь и окинул меня оценивающим взглядом, в нем явно пробуждался ненужный мне интерес. Я повернулась и вышла на улицу, щурясь от солнца и прижимая к себе дрожащей рукой сумку.
Подобное со мной происходило постоянно на протяжении последних двадцати лет. Я продолжала ждать, искать, стоять на страже. Много лет назад, когда я еще училась в университете, мне показалось, что я видела Роана возле нашего общежития. Я шла через лужайку, и что-то заставило меня оглянуться.
Какую-то секунду я была уверена, что это Роан, там, в грузовике возле тротуара – как будто бы я могла знать, каким он стал. Пока я приглядывалась, машина уже тронулась с места. Я, как последняя идиотка, бежала за этим проклятым грузовиком добрую четверть мили.
Я слишком долго гонялась за призраками. Нужно было что-то делать, и я пообещала себе, что прекращу это. Я уже становилась старовата для фантазий.
Неделю спустя какая-то бюрократическая оплошность позволила бывшему мужу Терри освободиться. Он тут же бросил в ее почтовый ящик задушенного котенка, прикрепив к нему записку: “Ты – следующая, лживая сука”.
В этот вечер она, в желтой футболке и выцветших джинсах, насмерть перепуганная, сидела на кушетке у меня в гостиной. Я принесла ей чашку горячего чая, она выпила его, следя, как я проверяю задвижки на входной двери и черном ходе.
– Тебе нечего здесь опасаться, – пообещала я. – Завтра уедешь в Майами. Будешь жить в хорошем отеле, пить мартини, загорать. Полицейские схватят его так быстро, что он даже не успеет прийти в себя с похмелья.
Произнося веселеньким голоском эту тираду, я молилась о том, чтобы мой оптимизм оправдался.
– Почему ты делаешь это для меня? – спросила она задумчиво.
Я ткнула рукой, в которой держала кувшин с пивом, в сторону стены. На ней висели почетные грамоты Ассоциации прессы Флориды.
– А может, ты мой пропуск к Пулитцеровской премии. Мы ведь газету продаем, а ты – хороший сюжет.
– Брось. Ты все время пишешь о бездомных, о сбежавших детях, избитых женщинах, но я не понимаю тебя. Клер. Ты так заботишься о чужих, а у самой нет ни мужа, ни детей.
Я засмеялась.
– У меня слишком много причуд для хорошей жены и слишком много работы, чтобы быть матерью.
– Хотела бы я сейчас на что-то отвлечься. – Она бродила по моей квартире, рассматривая репродукции на стенах, антикварный стол из красного дерева, оставленный мне дедушкой. На нем, мирно соседствуя с компьютером, громоздились альбомы с семейными фотографиями. Мама каждый год присылала мне в день рождения новый. В этом было все – своего рода вызов и мольба, и признание вины, и просто сентиментальность. Если я не навещаю Дом, то Дом навещает меня.
Терри перенесла альбомы на диван и, листая их, недоверчиво спросила:
– Они что? Все твои родственники?
– Это мои братья, – показала я одну страницу. – Их жены. У меня одиннадцать племянниц и племянников. Это мой старший брат Джош, его жена умерла при родах. Это его дочь Аманда. Ей десять лет. Она живет с моими родителями.
Терри ошарашенно водила глазами по незнакомым лицам. Кажется, мне все-таки удалось ее отвлечь. Я решила продолжать в том же духе.
– Брэди занимается недвижимостью. Хоп и Эван – строительством, а Джош стал сенатором штата.
– Ничего себе, – сказала она.
Я пожала плечами.
