четырехколейный железнодорожный путь. Надобно свернуть налево и далее следовать сему пути, продвигаясь возможно быстро, поколику местность по сторонам пути диковинна и обманчива. Нередко можно видеть там в струях горячего воздуха, как из руин и праха восстают строения и летательные машины и как мертвецы, приняв облик живых людей, в нарядных одеждах ходят меж мертвых дерев, одетых призрачной листвой. Говорят, что дурман сей являет собою наваждение не токмо для зрения, но обманывает и другие чувства. Потому не след, принимая мертвецов за живых людей, глазеть на них, а тем паче завязывать разговоры.
Велико может быть искушение, но помни! Это не люди, а наваждение злых сил, одежды их суть саваны, драгоценности их суть прах, и женщины их суть скелеты с клочьями присохшего мяса на костях. Берегись! Ибо повсюду ныне силы зла полновластные хозяева ночью, и в темных местах, а кое-где и при свете дня. Ныне мертвые владеют миром, а удел живых — каяться и скорбеть, ибо сказано: лишь проведши ночь в страхе, вновь узришь свет дня. Прошед оные семнадцать лиг, достигнешь моста с двумя башнями. В первой из них проведи ночь, но не спи, а будь начеку, ибо приют сей небезопасен, а иного нет. Наутро ж возблагодари небо, раз остался жив, и иди вперед, через мост.
Дороги тебе осталось три лиги с четвертью, и, ежели вышел с рассветом, к полудню уж придешь на призывной пункт.
— Ну и язык! Как волк воет на заснеженном перевале!
— Им будет казаться, что ты не говоришь, а гавкаешь. Это инкорпорирующий язык — одна мысль выражена одним словом.
— Все равно, я говорил бы короче.
— Верно, у тебя все мысли с медвежий хвост.
— Можно подумать, у них длиннее. Что за передачи ты засек?
— Спроси что полегче. Какие-то трансляции из трех точек и пяток двусторонних переговоров, наверняка шифрованных. Будь здесь специальная контактная передача на нас, я бы скоро ее расщелкал, а так… Знаешь, что они говорят вместо «прием»? Нырак мараквыргыттайкыгыргыт!
— Не верю! Это не «прием», а «как слышно» или что-либо еще более абстрактное. А насчет того, что ты называешь звуковым шифром, мне кажется, что это просто еще один язык.
— У меня мало данных.
— А у меня гениальная интуиция. Попробуй провести анализ не только по частотам звуков, а и по интонации.
— У меня мало данных для анализа, сказано тебе, полено рогатое! Свински пустой эфир.
— Ладно эфир — где имперский флот вторжения?
— Разве что те корабли над радиационными поясами…
— Это не корабли, а горшки с протухшей дристней.
— У тебя редкий дар в отношении испражнений. Впрочем, сказано — свинья грязь найдет. Уже вторая планета…
— Заткнись. Это что?
— Музыка.
— Никогда бы не подумал.
— Ты никогда и не думаешь.
— Погоди — погоди… Аранжировка не та, но мотив какой-то знакомый.
Ту-руруруру, туру-руруру-ру-ру…
— «Последний воин».
— Ага. Вот опять -
— А не могло обойтись без флота вторжения?
— Ы?
— Например, имперская планетарная база подавляет выступление постанцев.
— Все равно, долбить ядреной бонбой по планете с собственной базой — какой псих захочет?
— Может, как раз псих и захотел. Имело бы смысл сесть и уяснить.
— Будь у этих хамов внизу телевидение или хоть побольше радиопрограмм, стоило бы поболтаться наверху. За сегодня ты берешься хоть что-нибудь раскрутить в языке? Я помогу.
— Сказал ворон гробовщику. Будь даже в этом деле проку от тебя больше, чем прыти в дохлой лошади, по таким отрывочным и однообразным передачам мы вряд ли наберем достаточно языкового материала. Впрочем, я понаблюдал бы с орбиты, не взорвется ли внизу еще что-нибудь.
— Взорвется, не взорвется, много ты разберешь сквозь этакие тучи! На посадку.
— Держись, моя очередь!
Плавным замедлением Фенрир погасил орбитальную скорость и включил силовые щиты. В смотровых окнах планета казалась уже шаром, а огромной чашей. Небо из черного стало фиолетовым, померкли звезды, а внизу зловещими отвалами поднялись облака странной конусообразной формы. Они были ощутимо радиоактивными и до омерзения непрозрачными. Горм запоздало спохватился, что действительно может случиться еще один ядерный взрыв, потом прикинул энергопоглощающую способность силовых щитов и выбросил задачу с буфера ввода — сработай бомба в непосредственной близости от Фенрира, она вообще пошипела бы и погасла — щиты утянули бы все нейтроны.
Под облаками было тепло, темно и жутко.
— Радар, — сказал Фенрир.
— Что толку.
— Они нас не видят, зато слышат. Я снизился до четырех гроссов локтей.
— Треть поприща — смотри стекла в окнах не повышибай.
— Выше просто ничего не разберешь на поверхности. Этот взрыв поднял столько пыли…
— Может, и не этот. Судя по уровню радиации, у них это сезонный праздник, если не чаще.
— Пролетаем над аэродромом. Нам готовят встречу. Смотри!
Поднимая пылевые шлейфы, по полосе бежали два короткокрылых аппарата.
Выпустив огненный хвост, первый круто взмыл в небо, за ним второй.
— Ракетные ускорители, — неизвестно кому пояснил Горм.
Аппараты набрали высоту и пошли вдогонку за Фенриром, который двигался по пологой дуге, готовясь сделать разворот на аэродром. Горм разглядывал на спроецированной на окно увеличенной картинке острые носы, треугольные крылья и похожие на акульи плавники плоскости управления местных аппаратов.
— Ужели предо мной весь флот империи? — усомнился Горм.
— Пусть поглядят на нас и ужаснутся, — сказал Фенрир. Изменив форму силового щита, он замедлился и дал встречающим подойти поближе. — Чего молчите, эй! Нырак мараквыргыттайкыгыргыт! Нырак мараквыргыттайкыгыргыт!
Нырак мараквыргыттайкыгыргыт!
— Не разоряйся, у них небось ваще нет раций, — сказал Горм. — Сейчас один зайдет сверху, другой спереди, и будут нас сажать.
Под крыльями переднего аппарата засверкали короткие вспышки.
— Световая связь? — спросил Горм.
— Скорее пулевая. О, а теперь еще и ракеты. Ладно, паршивцы, стрелять вы не умеете, посмотрим, умеете ли летать.
