то? Я всегда в этом сомневался. Мы встречали много планет, где правят объединенные демократические правительства. Часто их цивилизации были намного старше нашей, но нигде мы не встретили ничего похожего на мало-мальскую космическую экспансию. Межпланетные перелеты, в лучшем случае экспедиции к ближайшим соседним звездам. И ясно, почему.
Планеты, на которых установилась так называемая демократия, всегда рано или поздно свертывают космические программы, самоизолируются и через определенный срок угасают. Мертвых или еле живых цивилизаций много больше, чем развивающихся. Цель, которая ставится перед собой любым якобы народным правительством — обеспечить сытое и по возможности не обремененное мыслями существование наибольшему количеству аборигенов, чтобы быть переизбранным на следующих выборах. Опора на толпу неизбежно влечет за собой снижение умственного уровня власти. При возникновении малейших трудностей в экономике под сокращение идут научные и космические программы, в ненужности которых уверен обыватель. Проблема роста населения решается контролем над рождаемостью и производством искусственной пищи. Средства информации ублажают вместо того, чтобы просвещать, или затевают бесплодные дискуссии, отупляющие массовое сознание. Фальшивая еда и варварски гуманная медицина пополняют ряды уродов, делая неизбежным генетический упадок. Итог может быть разным. Самый благоприятный исход — цивилизация, с каждым поколением добивающаяся все более высокого жизненного уровня и медленно сходящая на нет вследствие успехов в демографической политике. Подозреваю, что этот удел грозил и Метрополии. Чаще — повальные эпидемии, голод, крах биосферы, лихорадочные попытки освоить другие планеты, проваливающиеся из-за недостатка технических средств, и новое варварство среди свалок забытых предков. Самый крутой вариант — войны за менее разграбленные земли, за еду и топливо и под конец самоуничтожение, предписанное теорией только тоталитарным режимам. — Горм вырвал у робота кусок мяса величиной с кулак и целиком засунул себе в рот. Пользуясь паузой, Фенрир вставил: — Все так, согласен. Но как же Метрополия? Спустя некоторый срок голос Горма пробился сквозь проеденную мясную преграду и сначала неясно, а затем все отчетливее ответил: — У каждой цивилизации есть и особенности. У нашего народа тяга к новым странам и новым ощущениям оказалась сильнее, чем тяга к набитому
(ик!) брюху. — Горм любовно похлопал себя по животу. — К тому же, корабли Альдейгьи ходили к Драйгену еще тогда, когда у нас не было ни миролюбия, ни демократии, ни цивилизации.
Космическая экспансия — дело для варваров. Она сопряжена с варварскими затратами, с варварским пренебрежением удобствами, с варварским фанатизмом.
Мы заселили столько планет, потому что долго сохраняли в себе любопытство и неприхотливость варваров, какими были наши предки, устремлявшиеся в море на длинных ладьях из дуба с парусами, в небо на длинных дирижаблях из рыбьей кожи с паровыми машинами и винтами, в космос на длинных звездолетах из клепаного алюминия с ядерными реакторами. Кром, в нас течет кровь великих ярлов космоса! — Горм нахлобучил себе на лоб рогатый обруч и почесал кинжалом спину. — Но возможен и другой путь, когда корабли посылает в космос не дух мужества и поиска, а страх и параноидная воля безумцев.
Представь себе тоталитарный режим.
— Не представляю, — откликнулся Фенрир. Горм, не слыша ответа, продолжал:
— Его существование возможно только в непрерывной войне. Мир ведет к коррупции, грызне за власть и демократическим революциям. Война длжна быть победоносной — иначе рассматриваемый режим перестает существовать.
Вероятность того, что победоносная война продлится достаточно долго, чтобы успела развиться техника для космических перелетов, ненулевая. Пока планета не объединена, режим будет стремиться как к господству на ее поверхности, так и в окружающем пространстве, где будет размещать ракеты, антиракеты, шпионские и контршпионские спутники, орбитальные крепости, командные пункты, космические радары и минные поля. Вероятность того, что режиму удастся объединить под своей властью всю планету, опять же ненулевая. Такие режимы должны существовать. И вот в чем моя идея. Если планетарное демократическое правительство вполне может обойтись без экспансии в космос, для планетарной диктатуры экспансия — единственный возможный способ существования! Диктатуре нужен враг, и если его нет на родной планете, она найдет его в космосе. Диктатуре нужна идея, и этой идеей может стать идея межпланетной колонизации. И диктатура выходит в пространство. Никакие затраты средств и жизней не остановят ее. И как только процесс начался, он должен разрастаться с увеличивающейся скоростью, потому что на него нелинейно влияют многие факторы. Империя не может позволить себе ограничивать рождаемость — ей все время нужны дешевые рабы и солдаты. Ее народ обязан множиться, заселяя новые и новые миры взамен старых, отравленных и перенаселенных. У имперской промышленности нет стимулов к экономии. Печи ее металлургических комбинатов требуют сырья, добываемого на новых и новых рудниках. Имперская пропаганда штампует новых и новых героев, заражая безумием новые и новые легионы фанатиков. Имперский штаб ищет новых и новых противников, чтобы офицеры не слонялись без дела, замышляя перевороты. Имперская расовая служба охотится за новыми и новыми генетическими донорами, способными замедлить вырождение постоянно полуголодного и оболваненного населения. Ученые имперских институтов лихорадочно работают над новыми и новыми проектами средств транспорта и массового истребления, зная, что в случае малейшей задержки или неудачи их отправят на расчистку ядовитых джунглей в каком-нибудь недоосвоенном мире.
Обычные клетки умирают спустя несколько делений — раковые делятся неограниченно. Бешеной собаке семь поприщ не крюк. И так далее.
Горм перевел дух, нырнул в шахту и через мгновение вернулся с подозрительно пахнувшей рыбиной. Раздирая ее пальцами, он подвел итог своей речи:
— Я знал, что мы встретимся с космической диктатурой. И меня удивляло, что мы не встретились с ней раньше.
— Если и на тинге ты так сорил чешуей, не удивляюсь, что тебя не восприняли достаточно серьезно.
— Ядрена мышь, я думал, что говорю с разумным собеседником, а не с родней троллей!
— Ты, видно, еще голоден — заводишься, как пружинный. Я поначалу опасался за твой рассудок — вдруг анабиоз может оказать какое-то воздействие, а теперь вижу, что все в порядке.
— Ы?
— Не было и нет.
— Ах ты волчище! Впрочем, я-то на тебя давно махнул рукой, с тех пор, как тестовый компьютер Коннахта сгорел, не вынеся твоей тупости.
— Он умер от зависти к быстроте моей оперативной памяти!
— То-то ты перед каждой репликой заикаешься, нарыв троллистого самомнения!
— Такого о себе я еще не слышал.
— Дарю.
— Надо поговорить о деле. Чем мы собираемся заняться?
— Мстить. Я ничего не знаю об этих тварях, кроме одного — все они мои кровные враги. Мечом Крома и проклятьем могильного холма клянусь, что воздвигну курган из их расчлененных трупов! Если они в этой системе, мы захватим их звездолет. Если нет — построим свой и полетим на поиски. А если на пути я открою прекрасную девственную планету с синими морями и пушистыми облаками в прозрачной атмосфере, я знаю, каким именем ее назвать.
— Месть? Да будет так, Горм сын Эйвинда! Но вот что тревожит меня.
Сколько мы летели?
— И ты это у меня спрашиваешь? Кому знать, как не тебе?
— А я не знаю. Мне известно одно — в той стороне, куда нас бросил взрыв, была огромная межгалактическая полость. И даже по эрозии моих бронеплит я не могу прикинуть, сколь долог был путь, потому что он пролегал через пустоту. Очень может быть, что Вселенная успела состариться, и ни Метрополии, ни ее врага, к счастью для последнего, уже никто не помнит. Не говоря уже о том, что мы не в своей галактике.
— Скверный оборот. Сколько планет у этого…? — Горм махнул кинжалом в сторону звезды.
— Штук семь больших и пять маленьких, плюс кометное облако в плоскости эклиптики и пылевое облако, в которое мы поначалу въехали. Я толком рассмотрел только ближнюю к звезде планету. — Спроецированная на стекло стрела ткнула в светящийся серпик в небе, потом возникло увеличенное
