— Попадись мне эта принцесса! — Глаза Мирры полыхали золотым пламенем…
На прием в честь Урфийской принцессы-невесты Мирра готовилась особенно тщательно. Темно- зеленое платье, сшитое на заказ лучшими мастерицами Врана, удачно дополняло колье из изумрудов, подаренное князем. На голову Мирра водрузила ставшую уже неотъемлемой частью драконью диадему. Еще немного духов из заветной фляжки, и она была готова.
На случай, если Урфийская принцесса окажется неотразимой красавицей и сумеет завоевать сердце Эбельрихта, Мирра собиралась не слишком благородно отравить ее на банкете собственной слюной (слова из напутственного послания дракона припомнились весьма кстати). Мирра даже потренировалась, несколько раз незаметно плюнув в чашку, потом тщательно вымыла посуду (не приведи Фермер, друзья отравятся!). Однако прием с самого начала не задался. Мирра сидела слишком далеко от князя (почетные места рядом с ним достались Урфийским гостям), чтобы разобрать, о чем тот беседует с сопровождавшим принцессу опекуном-генералом, однако оба явно остались недовольны разговором. Обед свернули на удивление быстро, о танцах и вовсе не вспомнили. Вранские вельможи и урфийская делегация поспешно раскланялись, зато Эбельрихт тут же пригласил к себе членов Малого Совета. О чем они совещались всю ночь, для Мирры тоже осталось тайной. С вечера она была слишком занята крушением собственных планов, а утром, задолго до того, как девушка встала, Эбельрихт покинул замок.
Мирра проснулась совершенно разбитой и с головной болью. Это было тем более странно, что накануне она почти не пила. Вспомнив, как вчера она собиралась отправить на тот свет свою соперницу, бывшая ленна из Ледо ужаснулась самой себе. И ужас, и раскаяние были вполне искренними. Она едва доковыляла до зеркала и словно впервые увидела себя со стороны. Простой перебор в памяти событий ближайших месяца-двух неожиданно поверг ее в глубочайшую депрессию. Собственные поступки, только вчера казавшиеся ей вполне естественными, теперь выглядели даже не ужасными — просто невозможными!
Вчерашнее поведение Эбельрихта, его разговор с генералом теперь виделись ей несколько в ином свете.
— Должно быть, он отказался жениться на урфийской наследнице!.. — Догадка заставила сердце упасть куда-то в район желудка. — Это из-за меня! Великий Фермер, я ведь совсем не хочу за него замуж! — Последняя мысль поразила ее, как удар грома. Все идеи насчет вранского владычества, как вообще они могли прийти ей в голову? Это казалось безумием! И, что хуже всего, Мирра понятия не имела, как теперь из всего этого выкрутиться. Сидя перед зеркалом, она видела, как по щекам ее отражения ручьем текут слезы, и зрелище это отнюдь не утешало.
— О, Эйнар! — всхлипнула Мирра, роняя голову на руки.
Глава 3
Дальнейшие события подтвердили худшие опасения Эйнара, но развивались они столь стремительно, что, даже предполагая нечто подобное, он оказался не готов к неприятностям такого масштаба.
Утром, после знаменательного приема, оказалось, что урфийское посольство еще ночью скрытно покинуло Вран. Теперь штандарт принцессы плескался над центральной палаткой военного лагеря, разбитого на одном из пологих холмов вблизи города. К полудню число делегатов значительно выросло за счет еще двух подошедших к ним полков. Донесения о передвижении чужой армии, подоспевшие в тот же день от пограничных застав, оказались, мягко говоря, запоздалыми. Жители окрестностей, смутно начавшие подозревать нечто недоброе, на всякий случай потянулись к городу. Однако ни о каком конфликте, тем более войне, пока речи не шло. Эбельрихт, с утра помчавшийся в ставку генерала для переговоров, все не возвращался. И члены Малого Совета, не расходившиеся с ночи, напрасно стояли на западной стене, вглядываясь в перемещения между урфийскими шатрами. Лорд-казначей, как самый осторожный из членов Совета, уже дважды предлагал на всякий случай закрыть ворота города, но в отсутствие Правителя на это не решились. Все, на что согласился Совет, и то под давлением Рамсея (как самого опытного из военных, оставшегося, в отсутствие Эбельрихта, в гарнизоне за главного), это привести вранскую дружину в состояние готовности, то есть собрать всех в казарме, вооружить и отменить увольнительные в город. По мнению Эйнара (сильно способствовавшему тому, что Рамсей выдвинул свое предложение), этого было явно недостаточно, но как простой гвардейский капитан, да еще недавно принятый на службу, он пока не пользовался достаточным авторитетом, чтобы продвигать свои идеи.
С заходом солнца, к великому облегчению казначея (да и всех остальных), ворота города были закрыты. Внутри и снаружи оставили двойной наряд стражи (чтобы встретить и без промедления впустить правителя в город).
Формально Эрссер так и не получил никакой должности во вранской армии, но на службу был принят. Во всяком случае, правитель исправно платил ему жалованье, правда, пока как рядовому коннику. Эрссера это нисколько не смущало, он неизменно каким-то образом оказывался в свите князя, чем, отчасти, был обязан своему происхождению, а также приятным манерам. Вот и сегодня Эрссер как-то незаметно оказался в эскорте, сопровождавшем Эбельрихта в урфийский лагерь. Правитель хотел прояснить пару вопросов с генералом Руфусом, с которым накануне не слишком удачно вел беседу. Затея, по мнению Змея, была изначально глупой, поскольку урфийская принцесса, судя по сопровождению (шесть полков, ни много ни мало), явно приехала сюда не свадьбу играть (или, по крайней мере, не только свадьбу). Однако Эбельрихт и члены его Малого Совета придерживались иного мнения, и Змей решил проехаться до урфийского стана, просто чтобы убедиться в ошибочности собственных предположений. Продолжая поступать вопреки всем правилам осторожности, Эбельрихт отправился переговариваться с генералом в его собственный шатер, притащив всю свою охрану в центр лагеря, где в случае нападения она могла принести князю слишком мало пользы. «Вернее, никакой!» — думал Эрссер, вышагивая в максимальной близости от шатра (насколько позволяла расставленная вокруг стража). Стражи, кстати говоря, было не так уж и много, и к исходу восьмого часа переговоров Змей стал склоняться к тому, что его опасения были все же надуманными и у урфийцев просто так принято — таскаться на каждый светский прием со всей армией, и тут…
Слабый вскрик внутри генеральского шатра мог быть чем угодно, может, кто-то из военачальников наступил другому на ногу, а тот не сдержался. Но Змей уже почему-то знал, что крик этот (тут же стихший, кстати) не случайный возглас, а предсмертный стон.
— К оружию! Выбираемся из лагеря! — рявкнул он вранским стражникам, стоявшим неподалеку, рядом с заседланными (весь день) бедняжками лошадьми. Те, ничего не скажешь, среагировали быстро, однако вокруг имелось куда больше также хорошо реагировавших воинов противника, которые не замедлили вступить в бой с обнажившими оружие вранцами. Эрссер, «случайно» оказавшийся рядом с одним из соперников, несших караул у палатки, где велись переговоры, поднырнул под занесенный солдатом меч и своим клинком подсек ему колено. Оттолкнув заваливающееся на бок тело, он успел вырвать у караульного его меч и, действуя двумя клинками, рассек полотнище шатра. Тренированный взгляд сумел разом охватить всю открывшуюся картину. На столе, вытянув руку и уставившись вперед уже ничего не видящими глазами, лежал молодой вранский правитель. Сзади из шеи его торчала рукоять длинного кинжала (или короткого меча). У полотняной стенки, за стулом князя, скорчились два его телохранителя. Чем были убиты они, Эрссер не разглядел. Слева над опрокинутым стулом стоял невысокий, сейчас совершенно белый от страха (или от возмущения — постарался быть справедливым Змей) вранский министр иностранных дел. Старика основательно трясло. Змей на всякий случай еще раз взглянул на правителя, рана на его шее не оставляла сомнений, что он мертв.
— Ну что ж. — Теперь внимание Змея сконцентрировалось на стоявшем по другую сторону от тела Руфусе, а также на трех урфийских стражниках, разместившихся по углам шатра и теперь целившихся из луков (какая неприятность!) прямо в него. Все трое рванули тетиву почти одновременно (и это совершенно непрофессионально, констатировал Эрссер, поскольку, задержись хоть один с выстрелом, он мог бы и попасть!). Змей подпрыгнул, уклоняясь от стрел, и приземлился прямо на стол. Ноги его врезались в труп
