1
Медлительный поезд останавливался то у вокзалов, то у платформ, за которыми громоздились руины и зеленел чахлый бурьян.
Обугленные груды щебня, битого кирпича удручающе схожи.
Так же походят одно на другое уцелевшие здания вокзалов, тем более безымянных. Немцы заменили старые вывески своей готической невнятицей, освободители посбивали немецкие вывески, а русских еще не припасли.
Вокзалы подчиняются стандарту строгому, как ширина железнодорожной колеи, — и планировкой, и всей утварью, вплоть до тяжеленных скамеек с высокими спинками и вырезанным по дереву тавром «Зап. ж. д.».
Та же бессонная транзитная суета возле билетных касс и толкучка на перроне у крана «Кипяток». Ну вот, опять кого-то с чайником подтолкнули в спину, он не уберегся, ошпарил себе пальцы, матюгнулся.
И тяжелый вокзальный дух одинаков — смешанный запах немытых тел, карболки, кислого шинельного сукна, махорки, портянок, просмоленных шпал, винного перегара, паровозного дыма, а иногда еще жареных семечек; шелухи столько, что не видно пола под ногами.
В Гомеле Незабудка сошла с поезда. Чем дольше она плутала по вокзалу незнакомого города с расспросами, тем тяжелее становился ее багаж. На фронте она никогда не таскала утюг подолгу и обычно кидала его в санитарную повозку, на сено.
Спасибо дежурной тетеньке у будки «Кипяток». Она скользнула по фигуре Незабудки сочувственным взглядом и разрешила оставить у нее багаж. Возможно, эта тетенька была из партизанского сословия, потому что, ставя вещмешки в дальний угол своей будки, сама назвала их по-военному сидорами и при этом удивилась:
— Однако, кладь у тебя. Можно подумать, гранаты или мины, полный боекомплект.
— Утюг там пригрелся, каска моя, плащ-палатка свернута, бельишко кое-какое, обмундирование, вот и весь боекомплект…
Она потерянно бродила по улицам бывшего города, мимо кирпичных курганов, мимо пустырей, где некогда стояли деревянные дома, а сейчас росла трава, удобренная золой пожарищ.
Жители ютились в лачугах, в подвалах, в подъездах и на лестничных площадках первых этажей, если они сохранились под грудой камня.
Она мало рассчитывала на благоприятный ответ, но все же зашла в горвоенкомат.
Военком будет завтра с утра.
Прошла из конца в конец окраинную улицу, на ней уцелело или уже воскресло из пепла десятка два деревянных строений. Всюду две-три семьи под одной крышей — кто приютит чужую, да еще беременную? Спасибо, переночевать пустили на пустой сеновал, выяснив, что она некурящая.
Ночь в середине апреля выдалась стылая. Хоть бы несколько охапок сена, а то пыльная труха: и зарыться не во что.
Перед утром вышла на крутой берег Сожа, забрела в парк, там стоит дворец Паскевича.
«Где и когда мы форсировали этот Сож?» Незабудка долго глядела на по-весеннему полноводную реку, уже подсвеченную рассветом.
Она свернула на глухую аллею поредевшего, но все еще величественного парка, увидела в стороне замшелые надгробья, подошла поближе. На мраморных плитах высечено «Лорд» и «Марко», здесь покоятся любимые лошади графа. А она подумала о безымянных людских могилах, которыми отмечен путь полка, вспомнила незабвенного Акима Акимовича в шинели, продырявленной осколками.
Где-то схоронили ее спасителя?
В горвоенкомат она пришла одной из первых, до начала занятий, но пришла только для того, чтобы выслушать невеселое сожаление капитана со шрамом во всю щеку и изувеченным ухом. Он уважительно полистал ее бумаги и со вздохом вернул: помочь с жильем бессилен. И в горсовете сделать ничего не смогут.
— Если в женский барак, в общежитие. Но только до родов. А потом…
Бесплодное хождение, надеяться не на что и не на кого.
Уезжать? Но она же оставила Павлу гомельский адрес, он сюда напишет!
Отправилась на местную почту и поделилась своим беспокойством с немолодой сотрудницей, остриженной под машинку, как после тифа или после концлагеря.
Та посоветовала, когда Незабудка найдет пристанище и у нее появится адрес, прислать заявление на гомельскую почту. Невостребованные письма хранятся один месяц, а потом сжигаются…
Незабудка записала имя, отчество и фамилию стриженой тетеньки, а перед тем как отойти от окошка «До востребования» — за спиной уже нетерпеливо гудела очередь, — сказала с мольбой:
— Очень, очень прошу… Иначе мы с ребятенком надолго потеряемся…
А сама подумала: «Нет, если будем живы — не потеряемся. И под землей найдем друг друга!»
— Незабудка! — окликнул ее кто-то, едва она вышла с почты.
Она обернулась и увидела парня в тужурке, заляпанной разноцветными пятнами краски.
— Не узнаешь? А кто у меня под строгим арестом сидел?
Она всмотрелась в его улыбающееся лицо, увидела шрам на виске и все, все вспомнила…
— Как же мне тебя узнать? В первый раз перевязывала, помнится, в полутьме. А когда часовым ты был поставлен у ворот, вся личность твоя, заодно с черепом, была забинтована, замаскирована…
2
Во время непрочного затишья, вызванного снегопадами и метелями, в соседней деревне Нитяжи, где обосновался штаб полка, отмечали День Советской Армии. За Незабудкой и двумя батарейными связистками прислали штабной «газик». Зачем несимпатичный подполковник вызывает ее?
Их привезли уже затемно, когда торжественный вечер закончился. Вечер открыли в большом теплом сарае, приспособленном под полковой клуб. Устроили ужин для командования и гостей. Трое девчат с батареи к гостям причислены не были, за стол их не усадили, они выполняли обязанности официанток.
В том, что Незабудка хлопотала за столом, она не видела для себя ничего зазорного. У фронтового гостеприимства свои законы.
Но где-то в глубине души шевелилась обида: как же их не пригласить к столу, если с батареи отправили еще до ужина?
Это кто же — подполковник, что-ли, распорядился, такой внимательный к начальству и такой нечуткий к их сестре?
После ужина стол придвинули к стене, начались танцы под трофейный аккордеон. Незабудка убирала со стола, от приглашений танцевать отказывалась. Хорошо бы пораньше уехать восвояси, а танцевать на голодный желудок…
Подполковник представил ей гостя, капитана химической службы, и предложил:
— Танцуйте.
Она отказалась. В конце концов, танцевать ей или не танцевать и с кем именно — этого за нее решать никто не вправе.
— Старший сержант Легошина, почему не танцуете с гостями? — подозвал ее подполковник, спустя какое-то время.
— Нет желания. — Незабудка стояла руки по швам.
— Я приказываю вам!
— Дурацких приказов не выполняю, — Глаза у Незабудки сделались почти темными.
Она круто повернулась, левое плечо вперед, и строевым шагом направилась к двери, за которой хлопотал повар со своим помощником и санитаркой-судомойкой.
Через несколько минут она вернулась с подносом за грязной посудой.
Капитан химслужбы перехватил ее возле печки, облапил, дохнув в лицо винным перегаром, ткнулся
