Он находился на верном направлении, узнал дорогу, железнодорожную линию и летное поле в форме звезды между ними. «Еще шесть минут лета». Вид земли вернул ощущение реальности. Посмотрел наверх. Там увидел немцев, кружащихся, как стервятники над добычей льва, и ожидающих, чтобы Майкл появился из-за облаков. Они заметили самолет и начали поворачиваться на своих радужных крыльях, но он снова погрузился в облака, и холодные влажные складки обволокли его, скрыли от жестоких глаз противника.
— Я должен сдержать свое обещание, — пробормотал Майкл. Потеря контакта с землей запутала его, голова закружилась. Он дал СЕ-5а медленно опуститься через слой облаков и опять вылетел на свет. Под ним была знакомая местность, гряда холмов и линия фронта остались далеко позади, а впереди — лес, деревня и церковный шпиль, такие мирные и идиллические.
«Сантен, я возвращаюсь домой».
И страшная усталость навалилась на Майкла, ее огромная тяжесть, казалось, душила, вдавливала его в кабину.
Он с трудом повернул голову и увидел шато. Розовая крыша была маяком, непреодолимо притягивавшим к себе, нос самолета развернулся к нему, казалось, сам по себе.
— Сантен, — шептал Майкл. — Я иду… подожди меня, я иду. — И темнота сомкнулась над ним, так что ему показалось, что он, падая, отступает по длинному туннелю.
В ушах шумело, и это было похоже на шум морского прибоя, который слышится в раковине, и Майкл изо всех оставшихся сил старался увидеть сквозь тьму в этом все более сужавшемся туннеле ее лицо и услышать сквозь шум моря ее голос.
— Сантен, где ты? О, Господи, где же ты, моя любовь?
Сантен стояла перед тяжелым зеркалом в раме из орехового дерева, покрытого позолотой, и смотрела на свое отражение темными серьезными глазами.
— Завтра я уже буду мадам Мишель Кортни, — торжественно произнесла она, — и больше никогда Сантен де Тири. Разве это не значительная мысль, Анна? — Дотронулась до своих висков. — Как ты думаешь, я буду себя чувствовать по-другому? Конечно же, такое важное событие наверняка изменит меня.
— Очнись, дитя, — ткнула ее в бок Анна. — Еще так много нужно сделать. Времени мечтать нет. — Она подняла объемистую юбку и накинула ее Сантен через голову, затем, стоя сзади, застегнула пояс
— Интересно, Анна, смотрит ли сейчас мама? Интересно, знает ли, что я — в ее платье, и рада ли за меня?
Анна заворчала в ответ, опускаясь на колени, чтобы проверить оборку. Сантен разгладила на бедрах нежные старинные кружева и прислушалась к приглушенному звуку мужского смеха, доносившегося из большого салона этажом ниже.
— Я так счастлива, что генерал смог приехать. Разве он не красавец, Анна, совсем как Мишель? А эти глаза… Ты обратила внимание, какие у него глаза?
Анна снова заворчала, но на этот раз более выразительно, на мгновение руки замерли, когда подумала о генерале.
«Да, вот это — настоящий мужчина», — сказала она себе, глядя, как Шон Кортни появляется из «роллс-ройса» и подходит к парадной лестнице шато.
— Он так великолепно выглядит в форме и с наградами, — продолжала Сантен. — Когда Мишель станет старше, я буду настаивать, чтобы он отрастил такую же бороду. Такой внушительный вид…
Снизу послышался новый взрыв хохота.
— Они с папой понравились друг другу, тебе не кажется, Анна? Послушай-ка их!
— Я надеюсь, что они оставят немного коньяку для гостей, — раздраженно ответила Анна и тяжело поднялась на ноги, затем в сомнениях остановилась, держа руку на пояснице и обдумывая внезапно пришедшую в голову мысль.
— Нам, наверное, нужно было бы поставить на стол голубой дрезденский сервиз, а не сервиз севрского фарфора. Он бы лучше смотрелся рядом с розовыми розами.
— Тебе бы подумать об этом вчера, — быстро вмешалась Сантен. — Я не собираюсь всем этим заниматься снова.
Обе проработали весь предыдущий день и большую часть вечера и ночи, чтобы возродить салон, закрытый с тех самых пор, как уехали слуги. Шторы пропитались пылью, словно мукой, а высокие потолки были так утканы паутиной, что сцены из мифологии, украшавшие их, почти скрылись от глаз.
Они закончили уборку с покрасневшими глазами и чихая, а потом принялись за чистку потускневшего и в пятнах столового серебра. Затем пришлось вымыть и вытереть каждый предмет красно-золотого севрского обеденного сервиза. Граф, многословно протестовавший («Ветерана битвы при Седане и служаку армии Второй империи принуждают работать словно простого слугу!»), был силой мобилизован на помощь.
Наконец все сделано. Салон опять в своем великолепии, паркетный пол из хитро пригнанных и украшенных деревянных кусков блестел, натертый воском, нимфы, богини и фавны танцевали, прыгали и преследовали друг друга по всему куполу потолка, столовое серебро сияло, а первые из взлелеянных Анной оранжерейных роз горели при свечах подобно огромным драгоценным камням.
— Нам следовало сделать еще несколько пирогов, — беспокоилась Анна, — у этих солдат аппетит как у лошадей.
— Они не солдаты, они летчики, — поправила ее Сантен, — и у нас достаточно еды, чтобы накормить всю союзную армию, а не только одну-единственную эскадрилью… — Она остановилась посреди фразы. — Анна, слышишь?
Анна вразвалку подошла к окну и выглянула на улицу.
— Это они! Как рано! — Грузовик грязно-коричневого цвета с чопорным стародевическим видом на высоких узких колесах еле двигался по длинной, посыпанной гравием подъездной аллее; его кузов был заполнен офицерами эскадрильи, которые не находились на дежурстве. За рулем сидел адъютант с зажатой в зубах трубкой и с неподвижным и испуганным выражением на лице, направлявший машину по неровному пути от одного края широкой аллеи к другому, громко поощряемый и одобряемый пассажирами.
— Ты заперла кладовую? — тревожно спросила Анна. — Если это дикое племя найдет еду прежде, чем мы будем готовы ее подать…
Анна рекрутировала своих приятельниц из городка, тех, кто не бежал от войны, и кладовая представляла собой пещеру Алладина с холодными пирогами и паштетами, чудесными местными деликатесами из мяса и дичи, с ветчинами и яблочными пирогами, заливным из свиных ножек и трюфелей и дюжиной других вкусных вещей.
— Они приехали так рано не из-за еды. — Сантен присоединилась к Анне у окна. — У папы ключи от погреба. Значит, к ним будет проявлено внимание.
Отец Сантен уже спустился до половины мраморной лестницы, чтобы приветствовать летчиков, и адъютант так внезапно затормозил, что двое из его пассажиров приземлились на переднее сиденье рядом с ним, запутавшись в ногах и руках друг друга.
— Послушайте, — воскликнул он с очевидным облегчением, оттого что уже никуда не надо двигаться, — вы, должно быть, и есть славный старый граф, а? Мы — авангард, или, как по-вашему, le d'avant garde, разве не так?
— А, конечно! — Граф схватил его руку. — Наши храбрые союзники. Добро пожаловать! Прошу! Могу ли я предложить вам маленький стаканчик чего-нибудь?
— Вот видишь, Анна. — Сантен улыбнулась, отвернувшись от окна. — Нет нужды беспокоиться. Они понимают друг друга. Твоя еда будет в безопасности, по крайней мере, какое-то время.
Сантен подняла подвенечную фату с кровати и, свободно накинув ее на голову, стала изучать себя в зеркале.
— Этот день должен быть самым счастливым в моей жизни, — прошептала она. — Ничего не должно произойти, что испортило бы его.
— Ничего и не произойдет, дитя мое. — Анна подошла к ней сзади и расправила тонкие, как паутинка, кружева фаты у нее на плечах. — Ты будешь самой красивой невестой, как жаль, что никого из местных дворян нет здесь, чтобы увидеть тебя!
— Хватит, Анна, — мягко попросила ее Сантен. — Никаких сожалений. Все замечательно. Я бы не хотела, чтобы было по-другому. — Она слегка подняла голову. — Анна! — Выражение ее лица
